пришлось пройти, знаю только я один. А еще те несчастные, которые побывали под ножом мясника.
— Как только везир узнает обо всем, что здесь произошло, он закончит работу, начатую над твоим прелестным личиком, — перебил его шасу, проведя себе рукой по лбу.
— Не думаю. Хопер заперт в темной камере под царским дворцом. Я объявил Солнцеликому о предательстве верховного жреца и должен передать ему папирусы и глиняные таблички везира. Великий Хеопс недоволен тем, что самый верный из слуг, единственный, кто кроме меня связывал его с народом, пытался захватить трон. Не скрою, когда мы нашли Элегнема со стражниками в доме вашего рыбака, я испытал удовлетворение. Сумасшедшего старика, что устроил мне украшение над глазами, я с радостью передал моим друзьям. — Он обернулся к бассейну, подмигнув кочевнику. — Владыка сразу же поручил мне продолжить поиск сосудов. Но я не найду амфоры, потому что вы уже увезли их куда-то далеко.
Мецке нахмурился:
— Так вот кто следил за мной! И пощадил меня в пустыне тоже ты!
Берен присвистнул сквозь зубы:
— Не думай, что я поступил так из расположения к тебе. Мне нужно было, чтобы остались свидетели нападения. Очевидцы, которые поймут, насколько опасны сосуды, и сделают все, чтобы они исчезли. Я знал, что ты — один из вождей шасу, а она — дочь жреца. Потому вы и остались в живых. Никто в этих землях, даже сам фараон, не должен обладать могуществом Сета.
— Ты думаешь, когда сосуды окажутся далеко отсюда, все это кончится? — удивился сын песков.
— Оставляя вас в живых, я предвидел, что вы не станете использовать «дыхание Сета» для завоевания страны и отплывете в Палестину. Меня не волнует, какая судьба ожидает сосуды. Важно, чтобы они оказались подальше от родной земли и моего народа. — Берен развязал Мецке. — Мне жаль, что так случилось с твоим другом Тутуолой.
— Ничего, — миролюбиво усмехаясь, прошептал кочевник.
В один миг улыбка превратилась в злую гримасу. Кочевник схватил Берена за волосы, вытащил у него из-за пояса кинжал и перерезал нубийцу сонную артерию. Юноша действовал механически, словно кто-то другой управлял им как куклой-марионеткой. Из раны хлынула кровь, и шасу несколько мгновений постоял неподвижно, держа Черного за чуб. Может, им двигало чувство мести за убитых друзей, а может, очередная вспышка неконтролируемого гнева, которые иногда случались. Его поведение подчинялось какой-то глубинной воле подсознания. И не имело значения, что Берен спас ему и Мире жизнь в пустыне, защитив от гнева Хопера. Что-то в нем надломилось, и ничто не будет уже так, как раньше.
Сын песков тихо удалился за стены царской крепости и побежал со всех ног. Ночью корабль отплывал от рыбачьей пристани. Мецке влетел на верхнюю палубу за миг до того, как подняли якорь. Его все еще била дрожь. Сын песков посмотрел на выпачканные кровью руки, на кинжал Берена Черного за поясом. Никакой вины кочевник не чувствовал. Наоборот, его охватило ощущение свободы и уверенности.
На рассвете судно оставило за кормой последний грязный, заболоченный канал дельты и исчезло вдали. Вскоре ветер стих, и корабль застыл в открытом море. Чтобы он снова сдвинулся с места, капитан приказал убрать паруса, и ритм гребков заметно ускорился.
Привлеченная всеобщей суматохой, из трюма выглянула Мира в смятой и сырой одежде. Она втянула соленый морской воздух и, поправив волосы под чалмой, подумала: «Наконец-то свободна!»
Капитан, стоявший у руля, был высоким, худым и жилистым. Крупный нос крючком загибался к тонким губам. Такое лицо у кого угодно вызовет антипатию и тревогу. Командир судна свистнул, привлекая внимание девушки:
— Эй, а ты готова заплатить мне за гостеприимство? — Не отрывая взгляда от бушприта,[125] он указал на согнувшихся над веслами матросов. — Там нужны свежие гребцы, и ты пригодишься.
Дочь жреца передернуло от гнева, но она ничего не сказала. В утреннем тумане перед ней всплыло лицо отца, словно напоминая, почему девушка оказалась на корабле. Беглянка молча взялась за весло и стала работать вместе со всеми. Казалось, время остановилось. Матросы, как один огромный механизм, раскачивались взад и вперед, вскрикивая в такт. Темп гребков ускорился, и Мира почувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди. Ей пришлось остановиться и перевести дыхание.
— Ну-ка, подвинься! Быстро!
Мецке у нее за спиной перелез через переборку и куском дерева с пропиленной на конце бороздой прицепил ее весло к своему.
— Теперь можешь отдохнуть, но весла не бросай. Если Скряга заметит уловку…
Девушка попыталась повернуться к шасу, но тот ее сразу остановил:
— Не оборачивайся, Скряга на нас смотрит.
Мира застыла с опущенной головой. Рядом с ней сидел Акмин, которому Гамир приказал плыть вместе с ними.
Капитан какое-то время наблюдал за ними, потом занялся своими делами. Все дни он проводил стоя на юте — задавал ритм гребцам и командовал сменами. За ним по пятам всегда ходили два старых, тощих телохранителя, которым мореход платил за то, чтобы те держали на расстоянии непокорных гребцов, надоедливых кредиторов и вообще всех, кто проявлял излишнюю навязчивость. Старики исправно исполняли свою работу. Оба виртуозно владели ножом и секирой, традиционным оружием моряков. Единственным изъяном охранников была непреодолимая тяга к вину. Каждую ночь перед сном у ног парочки валялся пустой кувшин, а они лежали рядом на палубе. Мира старалась им не попадаться. Их запавшие глаза, впалые щеки, обостренные скулы делали их похожими на мумии. Одни тела, а душ нет. До самого заката стражники как привидения шныряли по корме, а потом отправлялись в трюм распечатывать очередную амфору. И так день за днем. Чтобы снова увидеть их на верхней палубе, Скряга каждый раз дожидался утра.
К вечеру поднялся ветер, паруса надулись, и у гребцов появилась возможность отдохнуть. Мецке вынул рейку, соединявшую два весла, и сунул ее под сиденье.
— Пригодится в следующий раз, — шепнул он, подмигнув.
Внезапно за их спинами появился капитан.
— Эй, вы двое, помогите раздать еду.
Все трое, держась за канаты, начали подниматься на верхнюю палубу, но на уровне склада почувствовали едкий запах. Скряга опустился на колени возле бортика и, зажав нос одной рукой, другой приподнял сетку. Оба телохранителя, как дохлые собаки, неподвижно лежали на настиле. Глаза их были вытаращены, губы покрыты густой пеной. Мира сразу же заметила возле тел раскрытую суму, а один из доверенных ей сосудов покоился у их ног. Выражение ужаса, застывшее на лицах, не оставляло сомнений: до такого состояния охранников довело не вино. Пока дочь жреца и Мецке спускались на нижнюю палубу, капитан, пользуясь темнотой, вытащил кинжал и приставил его к горлу девушки:
— Это твой мешок, я хорошо помню! Что находилось в кувшине? Какое зелье ты возишь с собой, маленькая шлюшка?
Клинок давил на горло, не давая дышать.
— Ты что, с ума сошел, старик? Оставь ее в покое! — Кочевник снова пришел на выручку Мире.
— А ты не суйся! — Капитан схватил дочь жреца за волосы и ткнул ее лицом в кувшин. — Они не успели его выхлебать… Ну что ж, значит, допьешь ты.
Мира отпрянула от горлышка сосуда:
— Нет, пожалуйста… Ты не знаешь… Я не могу… Никто не должен пить…
Заплакав, она не смогла произнести название.
— Никто не должен пить что? Спрашиваю последний раз, какое зелье в кувшине? — Глаза капитана вылезли из орбит.
Мецке выхватил из-за пояса нож и шагнул к нему:
— Только попробуй ее тронуть, горько об этом пожалеешь!
Девушка обернулась. Заметив, как сверкнуло лезвие в руках сына песков, она рухнула на колени. Ей снова приходится видеть смерть вблизи. В ее голове пронеслись мысли об отце, о товарищах кочевника, погибших в пустыне, и обо всех остальных адептах Овна. Бежать уже некуда, пришло время лицом к лицу
