студент, изучаю историю искусства в Париже.
– Так вы француз.
– К тому же влюбленный в живопись. Тут, в Национальной галерее, собраны такие сокровища, что только ради них одних стоило сюда приехать. Например, «Смерть» и «Скряга», которыми вы любуетесь уже десять минут.
– Я регулярно прихожу сюда в обеденное время. И все еще не насытилась.
– Только представьте себе, сколько понадобилось таланта и времени, чтобы сотворить тридцать тысяч экспонатов этого музея. Так что вполне можно посвятить им несколько визитов.
У Галан внезапно появилось сомнение:
– Признайтесь, вы ведь знали, что я работаю на президента.
– Откуда же мне было это знать? Вам всего-то лет двадцать, а в окружении президента видишь обычно одно старичье.
– Почему же вы тогда со мной заговорили?
– Неужели непонятно? Стоило мне вас увидеть, я тут же позабыл обо всех этих шедеврах. Ну и пустил пыль в глаза, попытав удачу с Иеронимом Босхом. Сработало. К вам ведь наверняка не в первый раз клеятся.
– Мужчины обычно делают это гораздо более трафаретно.
– Давайте закончим экскурсию вместе. Вам когда на работу?
Галан бросила взгляд на свои часики.
– Уже пора бежать. Сожалею. Как-нибудь в другой раз.
Он проводил ее к выходу.
– Так мы сможем еще увидеться?
– Когда?
Убежденный, что получит отказ, он был застигнут врасплох ее вопросом.
– Э… как насчет сегодняшнего вечера?
– Сегодня я встречаюсь со своим любовником.
– Повезло ему.
– Это мне повезло.
– В таком случае признаю себя побежденным.
– Я оценила ваши слова.
– О живописи или о политике?
– О политике.
– Так вы разделяете мою точку зрения?
– Скорее, это вы разделяете точку зрения моего отца.
– Надо бы познакомиться с ним поближе.
– С ним встретиться труднее, чем с президентом.
– Я даже не знаю, как вас зовут.
– Государственная тайна.
– А-а…
– Шучу. Меня зовут Галан.
– Очень красиво.
– Это по-гэльски. Значит «огонек».
– А мое имя можете и не спрашивать, сам скажу. Я – Себастьен.
Галан вдруг изменилась в лице.
– Вам не нравится?
– Да нет, смотрите, что там на улице…
На улице лило как из ведра. С небес, словно написанных кистью Эль Греко, на современный фасад Ист-билдинг обрушивались потоки воды.
– Паниковать незачем, – сказал Себастьен. – Зонтик у вас есть?
– Я не думала, что погода испортится. Вы на машине?
– Нет. Но возьмите мою куртку. Потом вернете.
В холле какой-то верзила с физиономией боксера звонил по мобильному телефону, слишком маленькому для его огромных ручищ. С улицы стремглав влетела молодая женщина, явно латиноамериканка, и стала отжимать свои длинные волосы, открыв лицо, которое наверняка вдохновило бы Фриду Кало. Перед входом в музей остановилось такси, оттуда вылез пассажир. В мизансцене хотя Себастьен и не понимал почему, чувствовалась какая-то фальшь.
– Пустите, – сказала Галан, которую француз все еще держал за руку.
– Не будете же вы брать такси ради каких-то пятисот метров!
Но она уже села в освободившееся такси. Машина тронулась, вздымая брызги. Не сводя с нее глаз, Себастьен вдруг сообразил, что забыл договориться о встрече. Он бросился вдогонку. Пробки и огни светофоров играли ему на руку. Он бежал что было мочи по скользкой мостовой Конститьюшн-авеню, пока не налетел на багажник такси. Ухватился за ручку и распахнул дверцу. На заднем сиденье было пусто.
3
Створки окна ударили о стену. В комнату ворвался ветер с дождем. Сильви отложила очки и встала из-за компьютера, чтобы закрыть окно. Недоумевая, откуда взялся сквозняк, вдруг заметила мокрые следы на коврике у входа. В дом кто-то проник. До нее донесся звук телевизора, а ведь она его выключила, посмотрев новости по Си-эн-эн. Сильви запустила руку в корзину для зонтов. Именно там она держала свою «беретту», с тех пор как на нее напал бывший пациент, выпущенный из психиатрической лечебницы. Она сняла пистолет с предохранителя, передернула затвор и прислонилась к стене. Потом сделала глубокий вдох и ворвалась в гостиную, целясь в мужчину, развалившегося перед экраном, где транслировали футбольный матч.
– Проклятье, Сильви, ну ты меня и напугала!
– Какого черта ты тут делаешь?!
Ее бывший муж замямлил:
– У тебя спутниковая антенна, а у меня ключи остались, понимаешь, очень важная игра, я думал, ты спишь, мс хотел будить…
– Кажется, я вполне ясно высказалась. Каждый живет у себя.
– Ты могла бы не тыкать в меня этой штукой?
– Ты сейчас поднимешь свою задницу, отдашь по-хорошему ключи и без единого резкого движения направишься к выходу.
– Ты такая же чокнутая, как и те, на кого охотишься. Бедняжка Сильви.
– Потому ты меня и бросил, верно?
Можно ведь остаться в добрых отношениях.
– Особенно когда футбол показывают! Неужели во всем Брюсселе больше негде «Евроспорт» посмотреть и надо вламываться ко мне среди ночи?
– Лишний повод побыть вдвоем.
– Ищи меня в другом месте.
– И ты рассчитываешь заново начать жизнь? В пятьдесят один год?
– Спасибо, что напомнил о моем возрасте. Вон!
Ален неохотно подчинился. Проходя мимо нее, предпринял последнюю попытку обольщения. Скосил взгляд сверху вниз и приподнял бровь, чтобы возродить у Сильви хоть крохотную искорку той влюбленности, которую зажег когда-то. Полный провал. Почувствовав ствол под подбородком, он перестал корчить из себя соблазнителя и, пятясь, убрался восвояси. Сильви закрыла дверь на замок, плеснула себе виски и села на диван. Перед ней на экране бегали за мячом миллиардеры в трусах, спонсируемые каким-то гипермаркетом. Их передвижения комментировала парочка истеричных журналистов. Она переключила на Си-эн-эн. Соединенные Штаты собирались ратифицировать Киотский протокол. Зазвонил телефон. Она бросила взгляд на часы.
– Алло!
– Это Кристиан. Я тебя разбудил?
