пыталась помочь сыну, обращалась к специалистам, однако те лишь пожимали плечами, а потом он и сам опустил руки и смирился с таким положением дел. По крайней мере, время для поиска решений прошло. Теперь она находила утешение хотя бы в том, что сын устроился штукатуром и каждый день отправлялся на работу, вместо того чтобы просиживать дома. Когда у вас есть дети, их невозможно просто взять и отрезать, если что-то пошло не так, как планировалось.
Она остановилась перед маленькой комнатой справа от двери, прислушиваясь к доносящемуся из-за тонкой двери негромкому посапыванию. Вообще-то комната служила кладовой, но потом ее муж стал уходить туда на ночь. Они перестали спать вместе до переезда в этот дом, когда Масако еще работала в офисе. Теперь она привыкла к тому, что у каждого своя, отдельная комната, и уже не считала это чем-то ненормальным и не страдала от одиночества.
Йосики работал в строительной компании, сотрудничающей с крупным конгломератом, занимающимся недвижимостью. Компания была известная, название ее звучало громко, но муж однажды сказал, что, если финансовая ситуация ухудшится, с ним никто церемониться не будет. Он не любил говорить о работе, и ему не нравилось, когда она поднимала эту тему. Масако не имела ни малейшего представления о том, что он за бизнесмен, чем занимается и как себя ведет в офисе.
Они познакомились еще в школе, которую Йосики закончил на два года раньше. Ее привлекло в этом человеке то, что казалось тогда внутренней цельностью, что позволяло держаться как бы в стороне от мира, однако потом пришлось признать, что та же самая цельность, нежелание обманывать или приукрашивать служат серьезной помехой в бизнесе. Доказательством было то, что он уже сошел с той стандартной дорожки, которая вела к успешной карьере. По всей вероятности, Йосики нес свой собственный крест, не имевший никакого отношения к другим людям.
Масако находила все больше общего между мужем, ненавидевшим мир бизнеса и проводившим почти все свободное время в крохотной комнатке, как какой-нибудь отшельник, и сыном, полностью отказавшимся от всякого общения с миром. Для себя же она решила, что сделать что-либо для того или другого не в ее силах.
Такая вот была троица: сын, отказавшийся от образования и общения, муж в тисках депрессии и сама Масако, вынужденная после сокращения в компании работать в ночную смену. Разойдясь по разным комнатам, они сделали выбор, и теперь каждый, взвалив на себя свое бремя, существовал в собственной, изолированной реальности.
Когда Масако, потеряв прежнюю работу и не найдя новой, оказалась на фабрике, Йосики ничего ей не сказал. Однако Масако чувствовала: его молчание не столько признак апатии, сколько свидетельство того, что он отказался от бесплодной борьбы и начал строить свой собственный кокон, кокон, проникнуть за который она не могла. Его руки, уже давно не тянувшиеся к ней, были заняты созданием раковины. И жена, и сын были в той или иной степени запятнаны внешним миром, а посему подлежали отторжению вместе со всем прочим, как бы это их ни уязвляло.
Так почему, будучи не в состоянии поправить положение в своей семье, она вмешивается в дела Яои? Ответ не приходил, и Масако, открыв хлипкую дверь, вышла на улицу. В воздухе ощущалась прохлада, которой не было накануне. Она подняла голову — над крышами, за дымчатой пеленой облаков плыла мутная красноватая луна. Плохой знак, подумала Масако и отвернулась. Яои только что убила мужа. Какие еще нужны предзнаменования?
Ее «королла» стояла между двумя машинами на тесной стоянке перед домом. Дверцу удалось открыть только наполовину, но Масако все же протиснулась в щель, села за руль, выехала со стоянки и свернула на дорогу. Звук работающего мотора эхом разносился по притихшим улицам. Хотя район был спокойный, на ночные шумы никто никогда не жаловался. Когда Масако начала работать на фабрике, соседей интересовало только то, куда она отправляется так поздно.
Дом Яои находился неподалеку от фабрики, в районе Мусаси-Мураяма. Решив заехать туда, Масако понимала, что будет лучше, если ее никто не увидит. Только сейчас она вспомнила, что договорилась встретиться с Кунико на стоянке в половине двенадцатого, чтобы вместе пойти на фабрику. Похоже, встретиться уже не получится. Кунико ко всему относится с подозрением, так что надо будет что-то придумать, чтобы сбить ее со следа.
Впрочем, вероятнее всего, помощь уже не понадобится. Наверняка кто-то из соседей догадался, что в доме Ямамото что-то случилось. Или, может быть, Яои сама вызвала полицию. Не исключено, что она вообще все придумала. Масако добавила газу, и тут же в салон через открытое окно ворвался запах гардении, кусты которой окаймляли дорогу с обеих сторон. На мгновение аромат заполнил кабину и исчез, как будто его поглотила тьма. Вместе с ним улетучилась и вся жалость к Яои. Зачем ей все это надо!
«Нет, — решила Масако, — прежде чем помогать, нужно во всем разобраться».
На углу сложенной из шлакоблоков стены, которая шла вдоль улицы, показалась белая фигура. Она притормозила.
— Масако! — растерянно воскликнула Яои.
На ней была белая рубашка-поло и джинсы. Едва взглянув на подругу, Масако сглотнула подступивший вдруг к горлу комок, тронутая выражением полной беспомощности на белеющем в темноте лице.
— Что ты здесь делаешь?
— Кот убежал. — Яои шагнула к машине и неожиданно расплакалась. — Дети так его любят, а он увидел, что я сделала, и испугался.
Масако прижала палец к губам, призывая ее молчать. Яои не сразу, но все же поняла, что означает жест, и нервно оглянулась. Прижатые к стеклу пальцы дрожали. Она явно нуждалась в помощи.
Масако медленно проехала дальше по улице, настороженно посматривая на соседние дома. В одиннадцать вечера по будням свет если и горел, то лишь в окнах спален. Было тихо и темно. Ночь выдалась прохладная, так что кондиционеры не работали, но зато окна оставались открытыми. Значит, надо постараться не шуметь.
Дом, который снимали Ямамото, стоял в самом конце улицы. Квартал застроили лет пятнадцать назад, и, несмотря на довольно высокую арендную плату, дом был маленький и не очень удобный, поэтому семья и копила деньги на переезд, надеясь когда-нибудь выбраться отсюда. Впрочем, теперь этим надеждам пришел конец. Люди постоянно совершают какие-нибудь глупости. Что заставило Яои совершить глупость? Или., точнее, что такого сделал ее муж? Чем довел ее до такого состояния? Задавая себе эти вопросы, Масако остановила машину и, стараясь не шуметь, вышла. Яои уже бежала к ней по улице.
— Только не пугайся, — предупредила она и нерешительно открыла дверь.
Масако сразу поняла, о чем речь: Кэндзи лежал на полу прямо перед ней. Шею мертвеца все еще опоясывал коричневый брючный ремень. Глаза полуоткрыты, а между губ высовывался кончик языка. Лицо бледное, бескровное.
Масако готовилась к шоку, но теперь, оказавшись рядом с телом, поймала себя на том, что рассматривает его с удивительным спокойствием. Может быть, потому, что она не знала Кэндзи при жизни, он воспринимался ею просто как неподвижно лежащий человек, на лице которого застыло нелепое выражение умиротворенности и покоя. А вот к мысли о том, что Яои, всегда казавшаяся образцом идеальной жены и матери, оказалась в действительности убийцей, ей только предстояло привыкнуть.
— Еще теплый, — сказала Яои и, закатав штанину на ноге супруга, дотронулась до голени.
Пальцы пробежали по коже, как будто ей хотелось удостовериться, действительно ли он мертв.
— Значит, это все-таки случилось, — тихо сказала Масако.
— А ты думала, я все сочинила? — спросила Яои. — Знаешь, я никогда не стала бы тебя обманывать.
Она почти улыбнулась в ответ на мрачный взгляд Масако. Хотя, может быть, то было всего лишь непроизвольное сокращение мышц.
— Что ты собираешься делать дальше? Обратишься в полицию?
— Нет, не собираюсь. — Яои решительно покачала головой. — Ты, может быть, сочтешь меня сумасшедшей, но я не чувствую себя виноватой. Мне не кажется, что я сделала что-то плохое. Он это заслужил, так что я представлю все так, будто он ушел куда-то и не вернулся.
Масако взглянула на часы — 11.20. Колесики в голове уже завертелись. Времени оставалось мало, потому что на фабрику они должны были попасть не позднее 11.45.
