– Восемь лет, мама.
– Восемь? Восемь?! – недоверчиво повторила она, как пиратский попугай. – Ты уверена?
– Совершенно точно, – улыбнулась Елена. – Мы перестали общаться после того… после смерти моих родителей.
Несомненно, для Елены это было всего лишь попыткой вписать события в определенный контекст, однако у Элеоноры это вызвало совершенно неожиданную реакцию.
–
Тереза улыбнулась еще шире.
– Конечно знала. И ты об этом знала, мама.
– Нет!
– Все ты знала. Ты просто забыла. Это было уже так давно.
Элеонора тревожно перевела взгляд своих слабых слезившихся глаз с Терезы на Елену и обратно.
– А как они умерли? – осведомилась она, словно намереваясь разоблачить их с помощью этого провокационного вопроса.
И время вновь словно сгустилось. Елена явно не могла подобрать нужных слов, и Тереза, бросив на нее взгляд, тихо ответила звеневшим от напряжения голосом:
– Их убили. Помнишь?
Элеонора не шелохнулась. Может, она и вовсе не расслышала ответа, поскольку, посидев некоторое время с недоумевающим видом, покачала головой и вздохнула:
– Да-да. Господи, да…
Дверь открылась, и в столовую вошел Тристан с новой бутылкой шампанского.
– А вот и мы. И не только с шампанским, но и с блудной дочерью.
Он сделал шаг в сторону, и из коридорного сумрака медленно возникла маленькая хрупкая фигурка, показавшаяся Айзенменгеру почти бесплотной.
Он встал – отчасти из вежливости, отчасти для того, чтобы получше разглядеть ее, и поймал себя на странном раздвоении сознания. С одной стороны, он в свойственной ему манере отмечал про себя все детали, а с другой – в его сознании непроизвольно возникали ассоциативные комментарии и каждое наблюдение отливалось в изощренные формулировки.
С медицинской точки зрения он видел перед собой девушку ростом приблизительно метр шестьдесят, с бледной до голубизны кожей, огромными сапфировыми глазами и темными прямыми волосами, которые почти достигали ее узких бедер; но какая-то другая часть его сознания твердила ему о неземных созданиях, обладающих небесной красотой и в то же время совершенно недосягаемых, словно существующих в иных измерениях.
– Кто там?
Ответил ему какой-то мужчина, но не Орам. Он был высок, обладал мощным телосложением, а седые волосы были подстрижены «ежиком». Вид он имел унылый, но Сорвин решил, что это привычная для него маска. На незнакомце были невзрачная, словно навощенная куртка, сдвинутая на затылок кепка и тяжелые кованые сапоги.
– Грошонг. Управляющий поместьем.
– Да? И как вам стало известно о происшедшем?
– Проезжал мимо. Увидел людей. – Он говорил короткими фразами и явно не любил сложносочиненных предложений.
– Проезжали мимо? Куда-то ехали или откуда-то возвращались?
– После встречи. Домой. – В ответе явно сквозило нетерпение.
– Встречи с кем? И где она происходила? – Сорвин задал эти вопросы с той же интонацией, что и предыдущие, словно они с Грошонгом уже находились в зале суда.
Управляющий ответил ему в тон, явно поддаваясь воздействию магии слова:
– С Питером Принцметалом. Изготовителем изгородей из Мелбери. Он пригласил меня выпить.
– Когда вы встретились?
Прежде чем ответить, Грошонг тяжело выдохнул.
– Около шести.
– А когда расстались?
Грошонг на мгновение задержал дыхание и уставился на полицейского.
– Пятнадцать минут тому назад.
– Долго же вы беседовали, – поразмыслив, заметил Сорвин.
Грошонг решил, что все же лучше дышать.
– Да что, черт побери, здесь происходит? Вы что, в чем-то меня обвиняете? – промолвил он, делая шаг навстречу Сорвину. В этом движении не было никакой агрессии, но Грошонг был крупным и явно легковозбудимым человеком. – Вы что, считаете, это я поджег машину? С какой бы стати мне это делать? Это наверняка хулиганы. Лучше допросили бы подонков, которые ошиваются по вечерам в Мелбери.
– Пока никто никого ни в чем не обвиняет, мистер Грошонг. Однако произошло преступление, а это означает, что мы обязаны допросить всех.
– Ха! – Сорвин никогда еще не слышал, чтобы это восклицание произносилось с таким чувством, но в устах Грошонга оно совершенно естественно и красноречиво выразило презрительную насмешку. – Тогда вы не на того напали! Я отвечаю за сохранность поместья, и когда какие-то молокососы поджигают брошенные машины во владениях мистера Хикмана, именно я занимаюсь уборкой хлама, – подняв палец, заявил он.
– Возможно, возможно, мистер Грошонг, и все же мне кажется, что вы можете иметь к этому отношение. По крайней мере, какое-то.
– Что вы имеете в виду? – На лице Грошонга появилось подозрительное выражение.
– Думаю, бедняге, ехавшему в машине, был нанесен куда как больший ущерб, чем вашему хозяйству.
Сорвин заметил, как Грошонг мгновенно превратился из разгневанного управляющего в потрясенного зеваку. «Неплохо, – подумал он. – Очень достоверно».
Грошонг отступил на шаг и взглянул на Орама, который оставался безмолвным свидетелем этой беседы. Он словно хотел проверить, не шутка ли это, не разразится ли тот смехом и не воскликнет ли: «Ага, попался!»
Однако ничего такого не произошло, и Грошонг вновь повернулся к Сорвину.
– Что? – переспросил он.
«И это правдоподобно», – отметил про себя Сорвин. И все же его что-то настораживало.
– В машине сидел человек, мистер Грошонг, – ответил Сорвин. – И я не уверен в том, что он находился там по собственной воле. А поэтому мне необходимо собрать все возможные сведения для выяснения картины происшедшего.
На лице Грошонга отразились смущение и смирение.
– Конечно-конечно, – уже с гораздо меньшей агрессией ответил он.
– А потому сообщите констеблю Ораму адрес мистера Принцметала, чтобы тот мог подтвердить ваш рассказ.
Это предложение не вызвало у Грошонга восторга, однако он кивнул.
– Нам пока не удалось обнаружить документов погибшего, – продолжил Сорвин, – но он ехал в старой «тойоте» красного цвета. Может, вы знаете кого-нибудь в округе, кому принадлежит похожая машина?
Грошонг задумался.
– Кажется, я видел такую, но чья она, я не знаю.
Сорвин старался в равной мере обращать внимание как на слова, так и на интонации.
– И несмотря на то что вы видели машину, вы никогда не беседовали с ее владельцем?
