Беверли едва заметно кивнула.
– А от кого?
Блум сделал вид, что не расслышал вопроса.
– От кого, Майкл?
Блум не ответил, и Сорвин перевел взгляд на адвоката, который тоже повернулся к Блуму.
– Мы все равно это выясним, Майкл. Так что ты можешь спокойно сказать нам сам.
«От Альберта Блума. Отцом ребенка был Альберт Блум», – вспыхнуло в голове Беверли.
Однако в ответ прозвучало нечто совсем иное, хотя и не менее впечатляющее:
– От Малькольма Грошонга.
Сорвин и Беверли понимали, насколько серьезна эта информация, однако, вместо того чтобы что-то прояснить, она еще больше все запутывала, создавая новые призрачные связи.
– Она в то время встречалась с Биллом Мойниганом, – продолжил Блум. – Их отношения длились уже несколько месяцев, и мы считали, что они поженятся. По крайней мере, так думал наш отец.
А потом она забеременела, только не от Билла, а от Грошонга. Из-за этого они и поссорились. Грошонг уволил Билла, тот потерял коттедж, в котором жил, и уехал. Отец взбесился и выгнал сестру из дома. Она ушла прямо ночью, ничего мне не объяснив. Но я ее не виню.
– А что случилось с ребенком?
– С тех пор я ее не видел. – Блум пожал плечами.
– И ты не пытался найти ее?
– Я не знал, где она живет. А когда Билл вернулся, он сказал мне, что встречал ее в Лестере, хотя и не дал адреса.
Беверли задумалась, только ли Альберт Блум был возмущен неверностью Фионы. Возможно, Майкл излагал им несколько отлакированную версию событий.
– А что произошло вчера вечером?
Но здесь терпение Блума иссякло.
– Я уже рассказывал, – рявкнул он.
– Расскажи еще раз.
– Да пошли вы! – процедил Майкл сквозь зубы.
– Мы уже несколько раз обсуждали это, – вмешался адвокат, бросив многозначительный взгляд на часы.
– Еще один раз, Майкл, – попросил Сорвин.
Блум резко нагнулся вперед – это был агрессивный жест, но, по крайней мере, он отличался от его прежнего пассивного поведения.
– Я завел его на задворки. В последнее время он совсем не давал мне покоя. Все время твердил, что хочет помириться, что понял, каким был негодяем. Говорил, что просит прощения, – мрачно ухмыльнулся Блум.
– А ты не хотел его слушать?
– Извиняться надо было двадцать пять лет тому назад.
– И ты его избил.
– Слегка. В последнее время ему немного было надо.
Сорвин не стал задерживаться на этом – согласно медицинскому отчету, травм, ставших следствием побоев, было не много.
– Что было потом? – спросил он.
– Я оставил его на заднем дворе паба и пошел домой.
– И все?
– И все.
Сорвин решил остановиться на достигнутом и откинулся на спинку стула. Блум уже в третий раз повторял одно и то же и явно не собрался отходить от этой версии. Сорвин взглянул на Беверли, которая очень соблазнительно нахмурила брови.
Следующее письмо было написано несколькими месяцами позднее. Она сразу обратила внимание на дату, но не придала ей значения.
«Дорогая Нелл.
Я просто не могу поверить в то, что ты написала в своем последнем письме. Твоя тетя чуть не плакала, читая его. Неудивительно, что тебе стыдно, но должен сказать тебе, что совершенное тобой преступление настолько…»
– Что ты там делаешь?
Нелл приподнялась на локте и взглянула на то, чем занимается Елена. Но та, внезапно забыв все свои самооправдания, виновато захлопнула альбом.
– Он лежал на самом дне, – обернувшись, пояснила она.
Нелл, нахмурившись, села, кинула взгляд на альбом и быстрым движением выхватила его из рук Елены. Она на мгновение открыла его, заглянула внутрь и тут же захлопнула.
Ветер с безжалостным упорством продолжал стучать в окна.
– Я… – виновато начала Елена.
Лицо Нелл исказилось от страха, потрясения и гнева – одинаково сильных чувств, стремительно сменявших друг друга.
– Это мое! – чуть ли не выкрикнула она, и Елена безропотно кивнула.
– Прости, Нелл.
Но та не ответила и прижала к груди альбом, словно это было Святое Писание.
Майклу было предъявлено обвинение в убийстве его отца, Альберта Блума, и его отвели в камеру. Сорвин по телефону отчитался Таннеру о проделанной работе и вместе с Беверли отправился в свой кабинет.
– Ну что, ты – пай-мальчик, Таннер доволен?
– Вполне.
– И все же я считаю, что здесь что-то не так, – улыбнулась Беверли.
Сорвину это порядком надоело, но он сдержался, поскольку пребывал в благодушном настроении.
– Зато его рассказ согласуется с имеющимися фактами. – Он потряс головой. – Нет, это какая-то глупость. Свидетели из паба утверждают, что Блум готов был убить своего отца. И он полагает, мы поверим в то, что он просто бросил его и пошел домой спать.
– Знаешь, Эндрю, у свидетелей есть дурная привычка переосмысливать события в свете позднейших сведений. Обычный яростный спор превращается в намерение убить, когда выясняется, что один из споривших мертв.
– Ну а если Блум говорит правду, то как Альберт Блум оказался на пустоши? От паба до Стариковской Печали не меньше восьми километров. Не мог же он проделать такой путь зимой в полной темноте?
– А почему нет? Судя по всему, он часто ходил пешком. А может, его кто-то подбросил на машине.
– Может быть, даже Майкл.
Беверли покачала головой.
– На мой взгляд, это маловероятно. Если он был в таком бешенстве в пабе, трудно себе представить, что он зашвырнул старика в свою машину, отвез его на пустошь и там дал волю своим чувствам. Вряд ли. Очевидно, что нападение было совершено внезапно.
– Это сделал Майкл Блум, – упрямо повторил Сорвин. – Он ненавидел своего отца, он поругался с ним за два часа до смерти последнего, и у него нет алиби.
Беверли вздохнула. Он почти убедил ее.
Но только почти.
