— Просто кукла!
Женские голоса доносились отовсюду — из раздевалки, из коридора, из поднимавшегося над водой пара. Старухи без стеснения рассматривали Юрико, молодые тетки в изумлении толкали друг друга локтями. Дети тоже старались подойти поближе и, разинув рты, глазели на мою голую сестру.
Юрико, привыкшая с малых лет ловить на себе чужие взгляды, разделась, ничуть не стесняясь. Тело у нее было еще детское, без намека на грудь. Маленькое белое личико — вылитая кукла Барби. Мне казалось, что на ней — маска. Вопреки моим ожиданиям, Юрико, привлекая всеобщее внимание, аккуратно сложила одежду и по узкому коридору направилась в бассейн.
— Это ваша дочка? — вдруг обратилась к матери сидевшая на стуле тетка средних лет. Ей было жарко — она явно пересидела в горячей воде и обмахивала мокрым полотенцем налившееся розовой краской тело. Мать, начавшая было раздеваться, замерла.
— Ваш муж иностранец? — Тетка покосилась в мою сторону.
Я молча смотрела себе под ноги. Стало противно от мысли, что придется снимать с себя одежду. В отличие от Юрико я не выносила любопытных взглядов. Будь я одна, никто бы на меня внимания не обратил, но из-за того, что рядом было это чудовище, Юрико, проскользнуть незамеченной не удалось. А тетка хотела добраться до самой сути:
— Значит, ваш муж не японец?
— Нет.
— Я так и думала! Ваша дочка просто красавица. Никогда таких не видела.
— Спасибо вам. — Лицо матери расплылось от гордости.
— Но она совсем на вас не похожа. Чудн
Тетка пробормотала это как бы ненароком, будто про себя. Мать скривилась и легонько подтолкнула меня в спину: «Шевелись быстрее!» Лицо ее застыло, и я поняла, что тетка попала в самую точку.
На улице стемнело, на небе зажглись звезды. Похолодало. Над водой поднимался молочно-белый пар. Дна бассейна было не разглядеть, он походил на жуткий пруд, наполненный темной водой. Прямо посередине, мерцая, переливалось светлое пятно. Это была Юрико.
Она лежала на спине и глядела в небо. Сестру окружали дети и женщины; по плечи погруженные в воду, они молча рассматривали ее. Меня поразило лицо Юрико. Никогда еще оно не казалось мне столь красивым, божественно прекрасным. Я впервые увидела ее такой. Передо мной было человекообразное существо, не принадлежащее этому миру. Фантастическое эфемерное создание с телом ни ребенка, ни взрослого мягко покачивалось на черной водной глади.
Переступая по скользким камням, которыми было выложено дно бассейна, я не могла оторвать глаз от этого зрелища. Юрико ловила на себе наши взгляды и молчала. В ее глазах и мать, и я были не более чем прислугой. Чтобы как-то развеять это наваждение, мать окликнула ее:
— Юрико, детка!
— Да, мама? — прозвенел над водой чистый голосок Юрико, и все взоры тут же обратились на нас. Потом — снова на нее и опять на нас. Оценивающие, сравнивающие взгляды. Полные любопытства. Быстро решающие, кому из нас отдать превосходство. Я знала: Юрико хотела показать всем, что она совсем не то, что мать и сестра, потому и ответила. Вот какая она была. Вы правы: я никогда ее не любила. А мать наверняка постоянно боролась с этим самым «чудно как-то», которое она услышала в тот день.
Я вгляделась в лицо Юрико. Великолепный выпуклый белый лоб с прилипшими каштановыми волосами, огромные глаза с чуть опущенными уголками, изогнутые дугой брови. Завершенная, совсем не детская, прямая линия носа. Пухлые кукольные губы. Идеальное лицо, какое редко бывает даже у полукровок.
А что сказать обо мне? Косо прорезанные глаза, нос с горбинкой, как у отца. Фигурой в мать — невысокая, плотная. Почему мы с сестрой такие разные? Неудивительно, что я пыталась разобраться, как в Юрико отразились самые лучшие черты родителей, отчаянно пытаясь найти ответ в их лицах. Однако сколько я в них ни всматривалась, приходило на ум лишь одно: это какая-то случайная мутация. Юрико не имела ничего общего с внешностью ни отца-европейца, ни матери-японки. Она была во много раз красивее.
Юрико обернулась. Как ни странно, ее потрясающая, почти божественная красота вдруг куда-то испарилась. Не удержавшись, я вскрикнула. Мать изумленно посмотрела на меня:
— Что случилось?
— Мама! Какое лицо у Юрико… страшное!
Я вдруг увидела то, чего раньше не замечала: в глазах Юрико не было света. Совершенная красота и глаза, лишенные малейшего проблеска или искорки. Даже куклам рисуют в зрачках белые точки — вроде как игра света. А Юрико… Красивая кукла, но глаза — тусклые, как вода в болоте. В бассейне она показалась мне красивой из-за звездного неба, отражавшегося в ее глазах.
— Разве можно так о сестренке?
Мать больно ущипнула меня под водой за руку. От боли я снова вскрикнула, еще громче, а она злобно прошипела:
— Ты что! Сама ты страшная!
Мать разозлилась. Она уже стала рабыней своей красавицы Юрико. То есть поклонялась дочери, обожествляла ее. Мать пугала судьба, одарившая ее такой красивой дочкой. Поддержи она меня, я, наверное, доверяла бы ей и дальше. Но у нее на Юрико был другой взгляд. Совсем не такой, как у меня. В семье у меня — ни одного союзника. Во всяком случае, я так считала, когда училась в школе.
В тот же вечер на даче у Джонсонов отмечали наступление Нового года. На взрослые вечеринки нас обычно не брали, но больше детей в поселке не оказалось, и нашу семью пригласили в полном составе. Мы шагали вчетвером к соседям по темной, мерцающей снегом дорожке. До Джонсонов было всего несколько минут. Юрико, избалованная вниманием, радостно пинала сугробы и прыгала.
Джонсон — бизнесмен из Америки — приобрел дом в нашем поселке недавно. У него были тонкие черты лица и рыжие волосы. Тип мужчин, которым очень идут джинсы; вылитый артист Джуд Лоу. О нем говорили, что он человек своеобразный.
Например, Джонсон вырубил молодые деревца, которые росли перед окном спальни, потому что они закрывали вид на гору Асама. Потом нарезал где-то бамбука, понатыкал на освободившемся месте и был очень доволен собой. Из-за этого разругался с садовником. Помню, как отец насмехался над ним: «Не много же этому американцу нужно!»
У Джонсона была жена-японка. Ее звали Масами. Вроде бы они познакомились, когда Масами работала стюардессой. Шикарная, красивая женщина, она очень приветливо встретила меня и Юрико. Всегда идеально накрашенная, с неизменным бриллиантовым перстнем на пальце, без которого никуда не выходила, даже на прогулку в горы. Макияж и перстень Масами носила как рыцарь доспехи. Для нас это выглядело так странно… Ну да бог с ней.
Когда мы вошли, большинство японских жен, как ни странно, сгрудились в тесной кухоньке, будто другого места для них в доме не нашлось. Перебивая друг друга, женщины хвастались своими кулинарными достижениями. Со стороны могло показаться, что они ссорятся.
Несколько иностранок устроились в гостиной на диване и мило болтали, мужчины-европейцы обступили камин, потягивая виски и переговариваясь по-английски. Общество четко разделилось на группы. Странная получалась картина. Лишь одна японка, Масами, стояла рядом с мужем в кругу непринужденно беседовавших мужчин. Время от времени в низкий гул мужского разговора вмешивался ее резкий голос, настроенный совсем на другую волну.
Переступив порог, мать сразу же направилась на кухню, будто хотела застолбить за собой место в этом доме. Отца позвали к камину, в мужскую компанию, тут же вручили ему стакан. Не зная, куда податься, я пошла за матерью к толпившимся на кухне домохозяйкам.
Одна принесла в пластиковых коробках тушеную курицу и салат с китайским маринадом и рассказывала, как она все это приготовила. Потом наступила очередь жены Нормана, который был в поселке чем-то вроде коменданта. Ему еще не исполнилось и пятидесяти; он все время гонял по горным дорогам на своем «джимни». Подвинулся на горах человек. А жена оказалась старушенцией с пучком сухих седых волос и бурым лицом без следа косметики.
