Я оправдывалась, но мать отвела взгляд. Возможно, она догадалась, что я видела красные моти, приготовленные в честь первых месячных Камику. Первой о нашем с Махито предательстве узнала его мать. Возможно, Камику тоже знает. Скоро и моя мать обо всем догадается. А там, глядишь, может дойти и до госпожи Микура и старейшины острова. Мне стало страшно, когда я подумала об этом, но потом вспомнила бодрящее прикосновение ветерка на вершине мыса и успокоилась.
Мы с Махито, нарушая запрет, ежедневно доедали пищу Камику. Продолжалось это до тех пор, пока мать Махито снова не забеременела и ей не потребовалось хорошее питание. Мы оба вытянулись, став выше своих сверстников, и окрепли.
Может быть, благодаря тому, что мы украдкой питались едой Камику, мы и смогли выдержать долгое и тяжелое морское путешествие? А я, кроме того, еще и благополучно родила Яёи на борту маленькой лодки прямо в открытом море. Когда моя жизнь резко изменилась, — вернее сказать, когда я узнала свою истинную судьбу, — мне и в голову не пришло, что это возмездие за неподчинение закону острова. Скорее я верила, что именно благодаря этому ослушанию у меня были силы бороться со своей истинной судьбой.
Большие перемены произошли через четыре года. Камику исполнилось семнадцать, Махито — двадцать, а мне шестнадцать лет. Умерла госпожа Микура. Она замертво упала на мысе у Кёидо. Поговаривали, что она наблюдала оттуда, как возвращаются на остров после годового отсутствия корабли с мужчинами на борту. Вроде бы рухнула она на землю как подкошенная и скончалась на месте, видимо, успокоившись в тот момент, когда последний корабль вошел в бухту. Будто по воле судьбы, умерла она на краю того самого обрыва, откуда я сбрасывала свертки с песком, приготовленные Махито. Услышав о кончине госпожи Микура, вместе с чувством большой утраты я почувствовала, можно без преувеличения сказать, и облегчение. Словом, я впервые осознала, что на всем острове именно ее я больше всего уважала и боялась. И вот теперь ее не стало. Тяжкое ли это преступление, что ее отсутствие на острове было для меня радостью? Я хотела поделиться с Махито своими мыслями, но на острове поднялась такая суматоха, что встретиться на глазах у жителей с Махито, который был изгоем, не представлялось возможным. И все же мне позарез нужно было посоветоваться с ним по одному делу.
Смерть госпожи Микура стала такой неожиданностью для всех, что никто даже толком не успел почувствовать скорбь. Душа у всех была не на месте, приходилось по нескольку раз удостовериваться: да может ли это быть на самом деле, да не сон ли это? Со смертью госпожи Микура наступил день, когда Камику стала верховной жрицей. И хотя выглядело все так, будто остров был погружен в печаль, одновременно все были взбудоражены и оживлены от того, что молодая Камику стала верховной жрицей.
На острове с молодежью начинали обращаться как со взрослыми с наступлением шестнадцатилетия. С этого момента парни могли ходить в плавание, девушки — молиться и участвовать в ритуалах. Теперь мне тоже было дозволено заходить в священные места, Кёидо и Амиидо, но я и подумать не могла, что мое первое посещение станет похоронами госпожи Микура.
Не только молитвы и участие в ритуалах были моим новым опытом. Был у меня секрет, о котором я никому не говорила. Месяца два назад мы с Махито стали любовниками. И меня, и Махито беспокоило, что скоро должны были вернуться из плавания мужчины. Когда остров заполнялся мужчинами, вечером он всецело принадлежал им. Молодые парни слонялись по острову в поисках свободных женщин. Относить пищу Камику неизменно было моей обязанностью, и меня никто не мог тронуть, но, чтобы встречаться нам с Махито, нужно было быть очень осторожными.
На острове существовало еще одно строгое правило. Нельзя было увеличивать количество потребляемых продуктов, другими словами, количество людей на острове строго регулировалось. Были определены те семьи, которые могли рожать детей. Это были семьи, состоящие в родстве с могущественным старейшиной, семьи с древней родословной, семьи, такие как моя и Махито, участвующие в проведении ритуалов. Но из-за того, что семья Махито, в которой так и не родилась запасная мико, считалась проклятой, Махито и его братьям тоже было запрещено иметь детей.
Тем не менее мужчины предавались плотским утехам, и случалось, что от подобных связей рождались нежелательные дети. По приказу старейшины таких младенцев убивали. Кроме того, когда на острове становилось слишком много стариков, их помещали в хижины на берегу моря, закрывали на ключ, и старики умирали там от голода. Вот какие жестокие законы царили на моем родном острове. Но даже зная обо всех запретах, я не смогла противостоять своему чувству к Махито, не могла отказаться от его объятий.
Преступление наше было тяжким. Махито, похоже, думал так же. Каждый раз встречаясь, мы на один шаг приближались к опасной черте. Мы становились одержимы этой опасностью и, в конце концов, переступили черту, а переступив, потеряли голову, предаваясь любви. Думаю, что в такие моменты в глубине души я чувствовала превосходство над Камику: я стала счастливее, чем она.
Какой же дурочкой я была! А все потому, что носила под сердцем ребенка Махито. Именно об этом мне и надо было с ним поговорить.
Но вернусь к рассказу о похоронах госпожи Микура. В тот день я, впервые облаченная в белый наряд, стояла перед домом. Похоронная процессия с гробом госпожи Микура направлялась от Кёидо на востоке в сторону Площади усопших в Амиидо на западе. Мужчины, несшие гроб, все как один были одеты в белые одежды. Они медленно шествовали нога в ногу, напевая хором песню:
Когда траурная процессия приближалась к какому-то дому, жильцы присоединялись к ней. К тому моменту, когда мы подошли к Амиидо, процессия уже стана длинной-предлинной. Конечно, мимо дома семьи Махито, изгнанной из общины, никто не проходил. Семья Морской черепахи не имела права участвовать в подобных обрядах.
Ожидая приближение процессии, я стояла в напряжении вместе с родителями, старшими братом и дядьями. Вдруг я заметила еще один гроб. По сравнению с роскошным гробом госпожи Микура этот был очень скромным. «Да неужто Камику умерла?» — тревога волной захлестнула меня. Но Камику, красиво приосанившись, шла, вплотную прижавшись к гробу. Вздохнув с облегчением, я рассматривала Камику при свете дня. Лицо ее было омрачено печалью, но в скорби она выглядела еще прекрасней и как будто вся сияла. Теперь она должна была выполнять обязанности Оо-мико самостоятельно и, похоже, была немного напряжена. Старейшина, шедший во главе процессии, зашел к нам в дом и о чем-то пошептался с моим отцом. Отец повернулся ко мне и приказал: «Намима, встань рядом со вторым гробом и следуй вместе с процессией в Амиидо».
Я уже было собралась спросить, чей это гроб, но мать всем своим видом дала понять, что мне надо поторопиться, и я поспешно присоединилась к процессии. Заметив меня, Камику заулыбалась. Я зашептала сестре:
— Камику, у тебя все нормально?
— Да, — кивнула она мне.
— А чей это гроб?
— Госпожи Наминоуэ.
Имя это было мне незнакомо. Удивленная, я поинтересовалась:
— А кто это?
— Младшая сестра госпожи Микура. То есть наша двоюродная бабушка.
Я даже и не подозревала, что на острове существует такой человек. Мне хотелось расспросить Камику поподробнее, но несколько крепко сбитых мужчин, несущих гроб, оттеснили меня от нее. Бронзовые от морского загара, сильные молодые мужчины наблюдали за нами испытующими взглядами. Они с нескрываемым любопытством смотрели на красавицу Камику. Кому-то из этих рыбаков суждено было стать ее мужем, чтобы она смогла родить дочь. С одним не получится зачать ребенка, выйдет замуж за другого. Видимо, поэтому все они украдкой рассматривали Камику, стараясь привлечь ее внимание.
