вообще не подвержен старению. Он бессмертен, он просто спит. Ничто не могло погубить его, даже яды из этой комнаты, которых он здорово напробовался, когда тоска по Клеопатре доводила его до безумия. По его приказу рабы запеленали его бесчувственное тело; они похоронили его заживо, в гробу, который он сам для себя подготовил, продумав каждую деталь; потом они замуровали вход в гробницу плитой, на которой он своими руками сделал надпись.
Но что привело его в бессознательное состояние? Ну и головоломка! Потрясающая история. А что, если?…
Лоуренс не отрывал взгляда от мрачного существа, завернутого в желтоватую ткань. Неужели он на самом деле верил в то, что под ней теплится жизнь? Неужели это существо способно двигаться и говорить?
Эта мысль заставила Лоуренса улыбнуться.
Он повернулся к стоящим на столе кувшинам. Солнце превратило маленькую пещеру в преисподнюю. Взяв носовой платок, Лоуренс осторожно приподнял крышку ближайшего к нему кувшина. Запах горького миндаля. Нечто не уступающее по силе смертоносному цианиду.
Бессмертный Рамзес писал, что отпил половину содержимого кувшина, чтобы покончить со своей проклятой жизнью.
«А если под этими покровами на самом деле бессмертное существо?»
Опять тот же звук. Что это было? Не шелест, нет, но что-то очень похожее. Скорее вздох.
Он снова взглянул на мумию. Теперь солнце освещало всю фигуру, в лучах его бились столбы пыли – так оно пробивается сквозь церковные витражи или сквозь ветви старых дубов в сумрачных лесных лощинах.
Лоуренсу почудилось, что с древней фигуры поднимается пыль – бледно-золотое марево крохотных частиц. Нет, он слишком устал!
И сама фигура теперь не казалась ему усохшей – она приняла четкие очертания человека.
– Кем же ты был на самом деле, старина? – ласково обратился к мумии Лоуренс. – Сумасшедшим? Обманщиком? Или ты не самозванец, а на самом деле Рамзес Великий?
Он произнес это по-французски – и на него повеяло холодком. Лоуренс поднялся и подошел к мумии поближе.
Казалось, загадочное существо купается в солнечных лучах. Впервые он заметил контуры бровей под туго стянутыми покровами. Черты лица стали более определенными, жестко очерченными, выразительными.
Лоуренс улыбнулся. Он заговорил с существом на латыни, аккуратно нанизывая одно предложение на другое:
– Знаешь ли ты, бессмертный фараон, сколь долго спал? Ты, заявивший, что прожил целое тысячелетие?
Сильно ли он коверкал древний язык? Он так много лет переводил древние иероглифы, что язык Цезаря казался ему грубоватым, и с ним он обходился небрежно.
– Прошло в два раза больше времени с тех пор, как ты замуровал себя в этой гробнице, с тех пор, как Клеопатра прижала к своей груди ядовитую змею.
Он замолчал на минуту, не отрывая взгляда от странной фигуры. Почему эта мумия не пробуждает в нем глубоко спрятанного холодного
– Если бы ты был бессмертен! Если бы ты смог открыть глаза и посмотреть на современный мир! Как жаль, что мне нужно ждать чьего-то разрешения, чтобы стянуть эти жалкие бинты и взглянуть на твое лицо!
Лицо. Неужели что-то в нем изменилось? Нет, это игра солнечного света. Правда, теперь лицо казалось чуть пополневшим. Машинально Лоуренс потянулся, чтобы дотронуться до него, но рука его замерла на полпути.
Он снова заговорил на латыни:
– Сейчас тысяча девятьсот четырнадцатый год, великий царь. И имя Рамзеса Великого известно всему миру – так же как имя вашей последней царицы.
Внезапно за его спиной послышался шорох. Это был Генри.
– Разговариваешь на латыни с Рамзесом, дядя? Может, проклятие уже сказалось на твоих мозгах?
– Он понимает латынь, – ответил Лоуренс, все еще глядя на мумию. – Разве нет, Рамзес? И греческий он понимает. А также фарси и этрусский и многие другие языки, забытые миром. Возможно, он знал язык древних северных варваров, от которого много веков назад произошел наш родной английский. – И Лоуренс снова перешел на латынь: – Послушай, в нынешнем мире так много разных чудес, великий царь. Я могу показать тебе столько удивительных вещей…
– Не думаю, что он слышит тебя, дядя, – холодно произнес Генри. Послышался звон стекла. – Во всяком случае, надеюсь, что не слышит.
Лоуренс резко обернулся. Зажав кожаный портфель под мышкой, Генри правой рукой держал крышку одного из кувшинов.
– Не дотрагивайся до него! – прикрикнул Лоуренс. – Это яд, кретин. Все они наполнены ядами. Достаточно капли, чтобы ты стал таким же мертвым, как он. То есть если он на самом деле мертв.
Один вид племянника вызывал у Лоуренса страшный гнев, особенно сейчас, в эти минуты.
Лоуренс повернулся к мумии. Ничего себе! Даже руки как будто пополнели. И одно из колец чуть не прорвало тугую ткань. Всего несколько часов назад…
– Яды? – переспросил за его спиной Генри.
– Это настоящая лаборатория ядов, – пояснил Лоуренс. – Тех самых ядов, которые перед самоубийством испытывала на своих беззащитных рабах Клеопатра.
А впрочем, зачем впустую тратить на Генри эту бесценную информацию?
– Какая эксцентричная подробность, – отозвался племянник цинично, с сарказмом. – А я-то думал, что ее укусила змея.
– Ты полный идиот, Генри! Ты знаешь историю хуже, чем египетский погонщик верблюдов. Перед тем как остановить свой выбор на змее, Клеопатра перепробовала сотни ядов.
Он обернулся и холодно взглянул на племянника, который дотронулся до бюста Клеопатры, небрежно проводя пальцами по мраморному носу и глазам.
– Ладно, я думаю, это не меняет дела. А монеты? Неужели ты собираешься отдать их Британскому музею?
Лоуренс присел на походный стульчик и обмакнул перо. На чем он остановился? Невозможно сосредоточиться, когда отвлекают.
– Тебя интересуют только деньги? – холодно спросил он. – А на что они тебе? Все равно ты спустишь их за игорным столом. – Он посмотрел на племянника. Когда с этого красивого лица стерся отблеск юношеского огня? Когда самовлюбленность ожесточила черты и состарила его, когда оно стало таким безнадежно скучным? – Чем больше я тебе даю, тем больше ты проигрываешь. Ради бога, возвращайся в Лондон. К своей любовнице или к подружкам из мюзик-холла. Главное, убирайся отсюда.
Снаружи донесся отрывистый резкий звук – со скрежетом затормозила на песчаной дороге еще одна машина. В пещеру вошел темнокожий слуга в испачканной глиной одежде. В руках у него был поднос с завтраком. За ним следом вошел Самир.
–
Лоуренс смотрел на серебряные тарелки, на китайские чашечки. Он не хотел есть. Он хотел только одного: чтобы его оставили наедине с сокровищами.
– Продержи их снаружи подольше, Самир. Отвоюй мне еще несколько часов, чтобы я мог повозиться с этими свитками. Самир, его история так: печальна, так мучительна!
– Постараюсь. Но тебе надо позавтракать, Лоуренс. Ты страшно утомлен. Тебе необходимо освежиться
