осматривали труп.
— Девушка? — спросил Джимми. — Та, которую разыскивают?
Вопрос мячиком отскочил от спины патологоанатома Лизы Гамильтон. Она узнала его по голосу.
— Нет, это мужчина, и, сержант, маленькая просьба, не стойте над душой, не приставайте, не раздражайте меня и — ни в коем случае — ничего не трогайте.
— Понял.
Джимми на это было наплевать. Он от всех только и слышал — «не» да «не». Кроме того, к Лизе он питал слабость. Даже в два часа ночи она расшевелила в нем какие-то первобытные чувства.
Подглядывая из-за плеча, он видел, что труп похож на подгоревшее барбекю — тошнотворная смесь черного и розового. Клочья одежды пристали к обугленным костям, смолистые лужицы человеческого жира разлились по остаткам днища фургона. Джимми заметил, что часть металлической рамы выгнута вверх.
— Здесь что, взрыв был?
— Газовый баллон, судя по всему, — вставил молодой эксперт, рябой парень с волосами-иголками. — Видно, что взорвалось под горелкой плиты.
Джимми обошел их и осмотрел весь выгоревший фургон.
— Девушки не было? — окликнул он через плечо. — Вы уверены, что ее здесь нет?
Лиза Гамильтон, не разгибаясь, повернула голову:
— Вы серьезно предполагаете, что я могла не заметить целую женщину?
Он понял, что сказал глупость.
— Нет, конечно. Просто мы с ума сходим, ее разыскивая.
Патологоанатом ответила все так же мрачно:
— Никаких пропавших женщин. Пока меня интересует имеющийся здесь мужчина. И я хотела бы отдать ему последний человеческий долг, основательно расследовав его смерть.
Джимми понял намек и попятился. Еще один из группы экспертов трудился, вкладывая в пакеты и снабжая этикетками все, что удавалось поднять или отскрести с пола и со стен. Джимми увидел груду бумажных мешков: с разбитой рюмкой, обгорелой сковородкой, пустой водочной бутылкой и почерневшими столовыми приборами.
Рядом с ним оказалась женщина с пластиковым пакетом для улик.
— Мы нашли в бардачке права и документы на аренду машины. Прокоптились, но целы.
Джимми поднес пакет к свету и с трудом разобрал: «Эдуард Джейкоб Тимберленд». Ему стало грустно. Когда знаешь имя, к человеку относишься по-другому, он уже не совсем чужой. Джимми окликнул патологоанатома:
— Проф, мне надо в отдел. Когда у вас будет готов рапорт?
Она не оторвалась от осмотра.
— После завтрака. Я пришлю по связи, а к полудню буду доступна, если вы захотите поговорить лично.
— Спасибо.
Он бы очень хотел поболтать, например, за кофе. Как знать, что бы из этого вышло… Джимми махнул рукой на прощание.
— Всем доброй ночи!
В ответ ему что-то пробурчали. Он уже выходил из сарая, когда услышал задорный ответ профессора:
— Доброго утра! Не шутите с фактами, детектив, уже утро!
66
Гидеон с бьющимся сердцем вставил в плеер старую кассету.
Женщина, возникшая на экране, мало походила на его любимую мать. Он ожидал увидеть красавицу с венецианского видео. Смешливую, полную жизни. Но не это.
Она сидела на больничной кровати, опираясь на гору подушек. Судя по ракурсу, снимала себя сама. Лицо — обтянутый кожей череп, преждевременно поседевшие тонкие волосы и измученный взгляд по- красневших глаз.
Мэри Чейз, улыбавшаяся сыну через монитор и годы, была близка к смерти.
«Гидди, мой милый. Мне будет так не хватать тебя. Я надеюсь, тебя ждет долгая и очень счастливая жизнь, и ты узнаешь, сколько радости приносят дети. С твоим рождением моя жизнь стала полна. Мне ничего больше не хотелось, только чтобы ты, я и твой отец были счастливы вместе. — Она переждала нахлынувшие эмоции. — Дорогой, этому не суждено случиться. У меня осталось не так много времени, но я должна что-то сказать тебе, поэтому оставляю это сообщение до времени, когда ты станешь старше, достаточно взрослым, чтобы увидеть меня в таком состоянии и не испугаться».
Гидеону пришлось вытереть слезы. Он впервые осознал, что ему не позволяли видеть мать в ее последние дни, в период, когда она была так ужасно истощена. Мэри Чейз тоже плакала, протягивая руку к своему единственному сыну.
«Гидди, никто, кроме тебя, не видел и не увидит этой записи. Ни твой отец, никто. Только ты. Я должна сказать что-то тебе лично, и твой отец уважает мое желание. Он хороший человек и любит тебя больше, чем ты думаешь. Я надеюсь, вы позаботитесь друг о друге, когда меня не станет. — Она потянулась к тумбочке, поднесла к пересохшим губам стакан воды и заставила себя храбро улыбнуться».
Гидеон улыбнулся в ответ. Он тосковал по ней. Сильнее, чем признавался даже самому себе.
Мэри Чейз закончила свое письмо из-за края могилы, договорила слова, обращенные к сыну, которого так и не увидела взрослым. И закончила тем, что всегда говорила ему, выключая лампочку и целуя его на ночь: «Ничего не бойся, милый. Я люблю тебя и всегда буду с тобой».
По экрану замелькала серая пыль, шумно включилась перемотка. Гидеон тупо смотрел на пустой экран, еще не оправившись от только что пережитого удара.
67
В три часа ночи Джимми Доккери оказался перед рабочим столом Меган Беккер с кружкой горячего кофе в руках.
— У вас найдется минутка, босс?
— Конечно. — Она махнула ему на стул. — Что надумал?
Он устало сел.
— Тот парень, что погиб в фургоне…
— Тимберленд.
— Ну, да.
— Не бойся, я не пошлю тебя разговаривать с его родителями. Этим займутся столичные. Они связались с родными после того, как мы установили его золотой «Америкэн экспресс».
— Я не про то.
— Тогда что?
Он глубоко вздохнул и отхлебнул кофе, чтобы ус-покоиться.
— Пожар все смешал. Недостает частей тела, возможно, оторванных взрывом, кожа расплавилась. И голова как большой черный шар. Все не так.
Она поняла. Он потрясен и не хочет говорить о пережитом с коллегами-мужчинами.
— Ты хочешь, чтобы я устроила тебе встречу с психиатром?
Он обалдело уставился на нее.
— Джимми, я еще училась, когда попала на самоубийство. Человек бросился под поезд. Я сутками не
