вежливая благодарность, но что-то очень похожее на желание и приглашение. Но если Хродгар и видел то же самое, то он этого ничем не выдал, но приказал Унферту уступить свое место Беовульфу. Король сам подтащил стул Унферта поближе к своему креслу и усадил в него гаута. Он отослал куда-то своего герольда, и Вульфгар скоро вернулся с резной деревянной шкатулкой.
— Беовульф, сын Эггтеова, — обратился Хродгар к гауту. — Хочу тебе показать одну вещицу. — С этими словами король открыл шкатулку, и перед глазами их предстал золотой рог. — Вот еще одно из моих чудес. — Король вынул рог из вместилища и вручил Беовульфу.
— Потрясающе! — только и произнес Беовульф, восхищаясь блеском золота и драгоценных камней на его поверхности.
— Да, вещь редчайшая. Гордость моей сокровищницы. Давно я его получил, после битвы со старым Фафниром[43], драконом Северных болот. Чуть жизни не лишился. — Он пригнулся к Беовульфу, громко и жарко зашептал — Есть на горле драконьем мягкое местечко, ты знаешь… — Хродгар ткнул пальцем в собственное горло, затем в большой рубин, вставленный в горло золотого дракона на роге. — Надо в него попасть ножом или кинжалом… иначе эту гадость не убить. Сколько народу погибло, стараясь эту вещицу заполучить…
— Что ж, их можно понять. — Беовульф вернул рог Хродгару.
— Разделаешься с Гренделем — рог этот твой.
— Большая честь, государь.
— Честь по достоинству. Никакая награда не будет слишком велика за столь грандиозный подвиг.
Но Беовульф уже забыл про короля и рог, вслушиваясь в голос королевы Вальхтеов. Впервые с начала своего путешествия он почувствовал в глубине души тягостное сомнение. Может, и не победой закончится его противостояние Гренделю, может, смерть настигнет его в стенах Хеорота. Глядя на Вальхтеов, слушая ее, понял он, что рог — не единственное сокровище, которым обладал Хродгар. Вот она завершила балладу, арфист вернулся к своему инструменту. Беовульф одним прыжком оказался на столе. Ощущая на себе взгляд королевы, он принял от одного из своих танов кубок и поднял сосуд над головой.
— Государь! Государыня! Народ Хеорота! — зычно возглазил он, и все взгляды притянулись к нему, все внимали его словам. — Сегодня мы, я и мои таны, увековечимся своею доблестью во славе или канем в забвение, заслужим жизнь вечную либо смерть и презрение.
Зал взорвался приветственными возгласами, а Беовульф видел лишь глаза королевы Вальхтеов. Она улыбнулась, но в глазах ее читались неуверенность и печаль. Еще мгновение, и она отвела взгляд.
7 Шагающий сквозь ночь
Гренделю снилось теплое лето, тихий вечер на пороге его пещеры. Он сидел на валуне, наблюдая закат, впитывая ароматы зелени. Небо озарено было богиней Соль, погоняющей своих коней к западу, на востоке сгущалась тень преследующего ее небесного волка. Грендель пытался вспомнить имена коней, впряженных в колесницу богини, имена, которые он выучил в детстве, которые ему называла мать. Но голову его вдруг пронзила ужасная боль, как будто он во сне своем умер и вечно голодные личинки и черви принялись выедать ее изнутри, а трупные вороны долбили клювами глаза и уши. Однако знал он, что боль эта вызвана не червями и не птичьими клювами.
Нет, боль неслась к нему из открытых окон и дверей Хеорота, отравляла ветер, давила на землю и скалы. Мерзкую песнь изрыгала жестокая самка человека, умышленно, чтобы причинить ему боль, врыться в его голову и разорвать ее изнутри, разорвать очарование тихого летнего вечера. Нет, не от волка Сколла убегала богиня Соль. Грендель видел, что прогоняет богиню пороясденная двуногими какофония, эта человечья самка своим гнусным голосом. И он позвал мать, которая следила за ним от входа, укрываясь в тени от косых лучей заходящего светила.
— Матер, сделай, чтоб стало тихо. Прошу, останови их.
— Как же я могу это сделать? — Она моргнула золотыми веками, вспыхнули ее золотые глаза.
— О-о, я покажу тебе, как. Это нетрудно. Это очень просто. Для тебя это пустяк. Они хрупки…
— Ты обещал… — тихо зашипела она.
— Я обещал вытерпеть, но нет сил моих стерпеть это…
— Ты обещал…
И Грендель во сне закрыл глаза, надеясь, что тьма смягчит жестокий вой поющих, стоны флейт и бренчание арф, буханье барабанов, пьяные вопли самцов и самок этих отвратительных животных. Он крепче сжал веки и поплыл в то тихое время, когда боль еще не возникла в его голове. Хеорот еще не построен, король еще не нашел свою королеву. Грендель еще дитя малое, он играет в полумраке пещеры в какую-то свою, известную лишь ему игру, играет горсточкой ракушек и хребтом тюленя. Какой-то день, похожий на любой из множества похожих друг на друга.
— Он никогда тебя не найдет, — шепнула мать из озерца.
Грендель прекратил игру, посмотрел на воду, в которой спокойно покачивалась его мать.
— Кто? — спросил он. — Кто меня не найдет?
Ответом ему был лишь громкий всплеск,
и взгляд его снова обратился к ракушкам. Одна жемчужница, четыре морских улитки, две рогатых раковины… Он пытался вспомнить, что это означает по правилам его секретной игры. Он только что ясно представлял себе это, но вдруг все забыл.
— Об этом нельзя спрашивать, матер?
— Я не смогу все время тебя охранять, — сказала она с сожалением, с печалью в голосе, с досадой. — Они слабы, да, очень слабы эти люди. Но они убивают драконов, убивают троллей, они воюют, убивают друг друга и держат судьбу мира в своих мягких хилых руках так же, как ты держишь свои ракушки.
— Тогда я не пойду к ним, — успокоил он ее. — Я останусь здесь, спрячусь… с тобой. Они не нужны мне. И я не покажусь им.
Грендель опустил ракушки на каменный пол пещеры рядом с тюленьим позвоночником. Он забыл правила этой игры. Возможно, их никогда и не было, этих правил.
— Зачем они убивают драконов?
Мать вздохнула и подплыла к берегу.
— Потому что они сами не драконы.
— И потому же убивают троллей?
— Они не тролли. Нет у них ни пламенного дыхания, ни драконьих крыльев, ни силы троллей. Они полны зависти и страха. Их переполняет жажда разрушения, они уничтожают все, до чего в состоянии дотянуться, все портят. Славу видят они в разрушении и убийстве. Страх, зависть, жадность гонят их по миру, заставляют хватать и захватывать, покорять мир. И я не смогу тебя прятать всю жизнь, дитя мое. Твой отец…
— Отец… — повторил Грендель. Он удивлен. Никогда он не задумывался об отце, не считал себя даже растущим без отца — он знал, что родила его мать, и ничего иного ему и в голову не приходило.
— Твой отец… убил дракона, — прошипела она из воды.
— Он не умел прятаться, мать, этот бедный вёрм[44], а я останусь с тобой. — Грендель сжал пальцы, и хребет тюленя рассыпался в труху. — Я останусь здесь, и они меня никогда не найдут.
— Ты обещаеш-ш-шь, — ледяным шорохом донеслись до него слова матери, от них веяло опасностью. — Но обещания нарушаются, слишком просто нарушить обещание…
Грендель открыл глаза, вывалился обратно из пещеры, из того потерянного неведомого, никогда не бывшего дня, свалился туда, где начался его сон, — и вот он снова сидел возле своей пещеры, следил за исчезающим солнцем, и уши его резал вой этой желтоволосой сучки короля Хродгара.
— Почему я не выношу этих звуков, матер? — простонал Грендель, глядя в пылающее небо. — Это
