— Ах да! Вы привыкли к победам и фантастическим темпам. Вы феномен и святой Антоний. Скажите, вы уже перестали писать стихи?
— Стихи? При чем тут стихи… Да, конечно. Иногда. Очень редко, и такое мрачное, что перечитывать не тянет.
— Откуда мрачность? У вас такие успехи! — мстила она ему за Москву. — Второй разряд по боксу, московская красавица у ног, фотография в журнале «Огонек», распространяемом во всем мире…
— То есть? — удивился Антон.
— Не прикидывайтесь, что не видели, я вам не верю.
— Клянусь, — сказал он.
Она поверила и стала говорить мягче:
— В номере, посвященном годовщине, снимок первой шеренги училища, и вы — третий с краю. На плече винтовка, белые перчатки и голова задрана, будто вы провожаете глазами самолет, на котором улетела ваша московская красавица. Очень там у вас смешное лицо. Даже старшина роты стал вас уважать после ваших спортивных успехов. Откуда же мрачность в стихах? Прочтите, я не верю на слово.
— Не стоит, — мирно попросил Антон. — Это не гейзер. Теперь я вам уже никогда не поверю, — сказала Нина.
— Ну, пусть, — решил он. — Прочту, чтобы вы убедились.
В безликой сутолоке дней
увял цветок души моей.
И, обрастая лопухами,
я положу его в альбом
с моими детскими стихами —
пусть будет память о былом.
В самом деле не гейзер, — сказала Нина. — Но со слезой.
— Меня зовут, — заметил Антон. — Пойду скажу, что поеду поездом.
— Нет, зачем же? Поезжайте в машине,
— Вы не хотите, чтобы я проводил вас?
— Не надо. Идите, Антон. Не нарушайте режим и не меняйте свой образ жизни. Кстати, когда начнутся соревнования?
— Ровно через неделю, — сказал он. — Мой первый бой в понедельник тринадцатого. Весело?
— Вообще зрелище драки меня удручает, — сказала Нина. — Не приглашайте меня смотреть, я не приду.
— Бокс не драка, — слабо возразил он.
— Только для знатока, — сказала Нина, положила лыжи на плечо и пошла не оглядываясь.
Он позвал:
— Нина!..
Она шла легкой, летящей походкой, которая показалась бы нарочитой, не будь вся ее фигура так естественно хороша. «Этой девушке и без меня неплохо живется…» — подумал Антон и побрел к машине.
— Крепи лыжи на крыше и залезай, — сказал лыжный тренер.
Антон закрепил лыжи.
— Он с нами не поедет, — решил Пал Палыч. — Трогай.
— И так бывает, — пожал плечами лыжный тренер. Машина ушла. Антон рванулся бегом и догнал Нину на аллее, недалеко от станции. Он взял ее под руку и сказал:
— Я решил, что вам не стоит ехать одной. Придавят в поезде.
— С вами в поезде будет еще на человека теснее, — сказала Нина. — Где ваши лыжи?
— Лыжи уехали в Ленинград. Давайте, я понесу ваши.
— Несите. — Она отдала ему лыжи.
— Вы хорошо провели день? — спросил он.
— Я не люблю таких разговоров, — ответила Нина.
В поезде, проломившись сквозь толпу и упрятав Нину в уголок, он начал оправдываться:
— Трудно разговаривать, когда столько времени не виделись. Приходится начинать с дежурных фраз.
Она смотрела на него внимательно и чуть насмешливо. Уперев руки в стену тамбура, Антон держал на спине толпу. Лица их были близко, и волосы выбившейся из-под шапочки челки шевелились от его дыхания.
— Не говорите, что мы с вами виделись один раз, мы с вами виделись трижды, — сказала она. — И каждый раз от вас пахнет по-иному. На вечере в училище пахло гаванской сигарой. У меня дома вы благоухали рижским одеколоном. Теперь от вас пахнет молочным шоколадом. После соревнований от вас запахнет кровью и лаврами?
— Надо победить Колодкина, — сказал Антон. — Тогда будет и запах лавра.
— Это приятель Дамира, я его знаю, — вспомнила Нина. — Как же вы можете его победить? Это человек-гора. Впрочем, весьма добродушная и застенчивая гора. Вы надеетесь на эти качества?
Антон потряс головой.
— На ринге я этих качеств не заметил. Колодкин работает перчатками, как паровоз поршнями… Вы часто видитесь с Дамиром?
— Часто, — ответила она дерзко. — Вчера Дамир сказал мне, что вы уехали в Кавголово тренироваться…
— Да?! — Антон вдруг позабыл сдерживать спиной напиравших сзади, и его придавили к Нине.
— Ах, кажется, я проговорилась, — улыбнулась она. — Нет, вы не очень заноситесь, Я все равно приехала бы сюда. Я люблю лыжи и люблю Кавголово. Я часто бываю здесь… Мне уже больно, Антон!
Он уперся руками в стену и отодвинул толпу.
— Значит, для меня не все еще потеряно?
— Перестаньте об этом, — сказала она. — Неужели все ваше мужество истрачено на бокс?
Ему стало весело.
— А сообразительность на математику, — засмеялся он. — Хорошо, я больше не буду об этом.
— Никогда? — спросила она.
Он смотрел на нее и смеялся. Все было ясно, и впервые за много недель стало легко на душе. В том ее уголке, который отведен под нежные чувства. Он сказал:
— Никогда в жизни. Зачем делать то, что вам не нравится? Она промолчала.
Антон проводил ее до дома. Выразительно взглянул на темные окна, и она поняла его взгляд.
Отдавайте лыжи, — сказала Нина. — Желаю вам победы. Видите, как я незлопамятна.
— Это я давно вижу, — сказал он. — Когда мы встретимся?
— А зачем?.. Сегодня так получилось потому, что вы меня догнали и мне некуда было деваться. Идите, Антон.
— Да, да, — сказал он. — Тогда, значит, я на днях позвоню.
Она пожала плечами.
На тренировке Колодкин обращался с ним странно деликатно, а потом вывел в коридор, в дальний угол.
— Есть разговор, малый, — начал он. — Противный для меня разговор, но я обязан. Ради друга.
— Слушаю, товарищ мичман, — вежливо сказал Антон Колодкину, которого только что дубасил.
В этом он находил своеобразную прелесть. Но Колодкин сморщился:
— Брось. Зови меня Николаем. И на «ты». Все мы на одной отопительной системе караси сушим… Так вот… Тебя вчера видели с определенной девушкой. Было такое?
— Происходило, — сказал Антон, распрямив грудь.
— Какие у тебя с ней отношения, скажи честно.
— Подобные отчеты унизительны для мужчины, — сформулировал Антон. — А посему я воздержусь.
