совсем не так.
— В чём это выражалось?
— Да в чём угодно: мог наорать на любого, даже вовсе без причины. Говорил: «Я хочу» — и это становилось для всех законом.
— А как Алексей Иванович к этому относился?
— Мы его почти не видели. Он приезжал только два раза… У нас дома тоже так: как война началась, я папу очень редко встречаю.
— Дальше, Петя, дальше. Не останавливайся.
— Но Володя не такой плохой, как с моих слов можно подумать. Он только очень уж распущенный и самолюбивый… был. А если с ним соглашаться, он становился дружелюбным.
— Его мама знала, что он читает Гитлера?
— Конечно, ведь эта книга у нас издана для руководителей.
— А как Софья Мироновна себя вела?
— Обычно.
— С другими мужчинами, например, с адъютантом товарища Шахурина, какие у неё отношения?
— Я на это не обращал внимания, и ничего об этом сказать не могу.
— Странно, мне показалось, что ты очень наблюдательный и всё подмечаешь.
— Только то, что меня касается или интересует.
— Так что, это не интересовало?
— Абсолютно.
— Уж больно ты категоричен.
— Нет, мне, правда, не нравится обсуждать чужие дела.
— Зато нас — касается всё! И, давай-ка, уж обсуждать — рассказывай про адъютанта.
— Гражданин следователь, мне нечего дополнить. Он редко появлялся на даче и бывал не подолгу. Я ничего необычного не заметил.
— А с Володей он беседовал? Рассказывал что-нибудь, связанное с гитлеровским рейхом?
— Я ничего такого не помню.
— Ну, хорошо. Какие фильмы вы смотрели?
— Разные. В основном — трофейные. Много кинохроники — и нашей, и немецкой, и американской… Там присылали список, как меню в столовой, и Софья Мироновна выбирала, что посмотреть… или Володя.
— А кинозал где?
— Вместе с бильярдной. В одном помещении.
— А кто кино крутил?
— Дядя Саша. Киномеханик.
— Расскажи мне про него в деталях.
— А что рассказывать?
— Всё… Молодой или старый, простой или начитанный, о чём говорил?
Петя понял, что следователя интересовало окружение Шахурина, но киномеханик не оставил в памяти сколько-нибудь характерного воспоминания.
— …Обычный мужчина, лет, наверное, тридцати пяти.
— Он комментировал во время показа?
— Может, и комментировал, только я не обращал на это внимания.
— А Софья Мироновна как с ним разговаривала?
— Как с обслугой — она на даче хозяйка.
— Ты видел в кинохронике «Гитлерюгенд»[15]?
— Да.
— Ну и как тебе?
— Обыкновенно. Мне, правда, нравилось, что у них форма военная, и Володе тоже.
— А как киномеханик на такие кадры реагировал?
— Я не помню.
— Петя, с тобой очень легко говорить. Ты рассудителен и наблюдателен. Ты можешь нам помочь, и это сразу изменит отношение и к тебе, и к твоим друзьям. Ты, наверное, один из всех общался с человеком, которого мы подозреваем. Вот видишь, как я откровенен?… У нас есть серьёзные основания думать, что именно киномеханик оказывал воздействие на Володю. Такое допускает и Софья Мироновна. Подтвердишь это мнение?
— Гражданин следователь. Я с радостью вам помогу — расскажу, что помню, но, Лев Емельянович, я же не должен наговаривать на человека. Он при мне ничего такого не говорил, чтобы можно было подумать о его антисоветских настроениях.
— А нам ты доверяешь?
— …
— Почему молчишь?
— А что мне надо ответить?
— Я, кажется, задал тебе очень конкретный вопрос?
— …Доверяю.
— Ладно, Петя, иди в камеру и поразмышляй. Мне будет очень неприятно, если придётся в тебе разочароваться, особенно потому, что нам вскоре предстоит крайне важный разговор, в котором ты заинтересован больше нас. Ну что, согласишься помочь советским органам государственной безопасности?
— …Постараюсь.
Версию о киномеханике следствие проверяло в рамках работы по линии семьи Шахурина. Информацию о ней собрали обширную, но крайне скудную с точки зрения вопросов, интересовавших Влодзимирского. Чекисты теперь знали всё о наркоме авиационной промышленности и его близких. Им стало известно, как часто супруги исполняют семейный долг, какими болезнями болеют и какими эпитетами награждают друг друга при ссорах. Не было тайной, как каждый из них любит проводить время на унитазе или в ванной, сколько нарядов шьёт Софья Мироновна ежемесячно, каковы взаимоотношения Шахуриных с многочисленными родственниками, предана ли Алексею Ивановичу жена… К счастью для наркома, среди огромного количества разнообразных свидетельств, не нашлось одного, главного, о нелояльности.
Правда, возле Шахуриных оказался один человек, киномеханик Александр Корнелюк, в чьей биографии имелись не то что какие-то криминальные моменты, типа непролетарского происхождения или родственников из кулаков, но наличествовали некие размытости — его родители проживали в Сумах, на территории, занятой немцами. Этого, конечно, не было, когда Корнелюка принимали работать на госдачу, естественно, проведя перед этим тотальную проверку в первом отделе, вплоть до анализа кала, но… надо же было его предкам думать двести лет назад, прежде чем селиться в таком ненадёжном, не застрахованном от гитлеровской оккупации месте.
Поэтому и прокачивали несчастного киномеханика на тот маловероятный случай, если сверху затребуют чью-то взрослую голову из простых. Одновременно хотели увидеть реакцию Пети Бакулева на предложение оговорить невинного человека.
Лёнька Реденс воспринял арест философски. Оказавшись на Лубянке, он с огромным интересом изучал техническое устройство тюрьмы и, как прирожденный технарь, проникся уважением к её устроителям, создавшим превентивную систему изоляции, откуда невозможно сбежать, даже подкупив стражника.
Тщедушный сосед по камере с невыразительным лицом носил чем-то созвучную с Лёниной фамилию — Редько, и страдал расстройством мочеиспускания. Всякий раз, когда писал, он подолгу стоял над парашей, тужился и морщился, по капелькам выдавливая из себя почти бесцветную жидкость.
Со слов Редько, работал он киномехаником в правительственном доме отдыха «Морозовка». Лёня не знал, что этот человек имеет вредную профессию. По крайней мере с точки зрения НКГБ, если судить по
