– Если хочешь, я могу сам лечь в гостиной, – сказал Борис, когда, стараясь не смотреть на него, я доставала из комода комплект чистого постельного белья.
– Я ничего от тебя не хочу.
– Послушай… Я не хотел тебя обидеть. Но… Понимаешь… Невозможно разорвать связь без того, чтобы какая-нибудь сторона не страдала. Это жестоко звучит, но это так. Если хочешь, давай поговорим…
– Я ничего, ничего от тебя не хочу!
Ночью мне пришлось несколько раз вставать и брести в ванную – я плакала, в бессилии сжимая углы подушки и кусая пододеяльник. «Никому, никому, никому не нужна» – эта мысль стучала у меня в висках, била в затылок, ударяла в грудь и исторгала из меня все новые и новые приступы слез. К утру я отупела от этой боли, стала совсем бесчувственной. Как это страшно, когда ты никому нужна, господи, как же это страшно, если бы кто-нибудь только знал!
А утром он ушел.
Утро этого дня резануло меня особенно хлестко – когда я не увидела в нашем шкафу его белья и рубашек и заиндевела от холодного тона оставленной на кухонном столе записки. Он бросил меня, оставил и нашу несчастную дочь, отряхнул с себя двадцать три года нашей жизни – как отряхивают с ног приставшую пыль городских улиц! Я стала так же несчастна, брошена и одинока, как и моя дочь, которая вот уже не первый год балансирует между мыслями о самоубийстве и решением пойти в монастырь – я же мать, я все вижу! Стоял ясный летний день, Лера была на даче, кухонное окно было открыто настежь, до меня доносились возбужденные голоса дворовых подростков – они играли в футбол, потом крики стихли, спустился вечер, сумрак подъедал строки записки, лежавшей у меня на коленях… зажглись фонари, затем они угасли, дворник начал шаркать метлой по асфальту, а я сидела одна, одна, на кухонном табурете, с тетрадным листом на коленях и молилась! Господи, как же я молилась о том, чтобы он никогда не познал счастья, как я ненавидела его, и сколько раз умирала за эту ночь!
Я поняла, что буду мстить – холодно, жестоко, беспощадно. И я буду мстить не только ему – я решила, что умрут все. Все те, кто сделал несчастными меня и мою дочь, – потому что, кроме нее, у меня в этой жизни не осталось больше никого. Там же, за кухонным столом, положив руку на столешницу и бездумно глядя вдаль, я поняла, что пришло время платить по счетам.
Комбинация созрела у меня не сразу – долгих три месяца прошло, прежде чем я приступила к ее исполнению.
Я наняла частного детектива – и он выяснил, что Борис ушел «в никуда», просто снял гостиничный номер, где принимал – каждый день! – молодую верткую девицу с такими нахальными глазами и вызывающей манерой держаться, что против ее ночного присутствия не решались возразить даже горластые горничные. Прошло еще немного времени, прежде чем тот же детектив установил, что… и вот тут-то я с трудом удержалась от крика и от желания вцепиться ему в горло, потому что этого просто не могло быть! – прежде чем он установил, что Анжелика, любовница моего мужа, была дочерью – о боже, этого не может быть! – дочерью моей подруги студенческих лет! Мы так давно не общались, что я не сразу вспомнила ее фамилию, но когда вспомнила – Андросова!!! – то немедленно вписала ее в список своих должников.
Теперь их было четверо: Борис, Анжелика, Вера. И – тот подонок, Владик.
Борис, Анжелика, Вера, Владик! Эти четыре имени стали для меня молитвой на все последующие три месяца. Борис, Анжелика, Вера, Владик! Я твердила это утром, еще не встав с кровати, и повторяла ночью, глядя бессонными глазами в темный потолок своей комнаты. Борис, Анжелика, Вера, Владик!
Последнего из них – Владика – было не так просто найти. Но я не теряла надежды, непогрешимо веря, что задуманное мной возмездие вернет краски на лицо моей дочери и снимет с меня тот самой груз, который так давил, что не давал дышать!
И задуманное случилось! Частный детектив нашел Владика – он работал, а вернее, просто делал вид, что работает, кем-то вроде постоянного гостя, платного партнера для танцев в клубе «Голубой топаз». Его главной обязанностью было также привлекать в заведение немолодых состоятельных дам, а заодно он проворачивал другие, более темные делишки. В день нашего окончательного расчета – а я не поскупилась на то, чтобы оплатить эти сведения, – частный детектив «бонусно», как он выразился, сообщил мне и дополнительную информацию: а именно, что шеф и приятель Владика, некто Никола Бобуа, проходимец с таким же темным прошлым, каким светлым и ясным был его взгляд, не чает, как избавиться от Владика – навсегда. Наглый молодой человек стал совать нос в дела, которые его совсем не касались…
– Кстати, любопытное совпадение: Бобуа живет в вашем же доме, – заметил детектв.
– Вот что. Устройте мне встречу с этим Бобуа, – попросила я, положив сверху оговоренной суммы еще несколько стодолларовых бумажек.
Он кивнул, аккуратно прибирая деньги.
И мы встретились. Мало того что встретились – мы отлично поняли друг друга. И еще поняли, что можем верить – он мне, а я ему. Иногда бывает так, что люди при первом же взгляде угадывают в незнакомце нового, но – надежного партнера.
Нами был разработан сложный и детальный план – его сложность сводила к минимуму риск разоблачения, и именно на этом строились наши надежды. Кто же знал, что все пойдет наперекосяк едва ли не с первой минуты!
Через месяц после того, как я целиком вошла в доверие Веры, Николай «инкогнито» позвонил самой ярой воздыхательнице Владика, Татьяне Сергеевне, и порекомендовал ей обратиться за разрешением своих проблем в «Нить Ариадны». Когда она ушла, чего только мне стоило уговорить Веру согласиться на авантюру с мифическим «сбором компромата» на Владика, разыграть сцену знакомства, убедить подругу, что заманить его в постель я должна именно в ее квартире! А когда это случилось – о, тогда я не могла отказать себе в удовольствии отдаться своей будущей жертве. Сладость этих минут – едва ли не самые лучшие мои воспоминания за все последние дни!
…Кажется, мы говорили что-то. Да, мы говорили, лепетали, шептали. Не знаю, как ему, а мне нужно было выразить словами весь тот ужас, восторг и стыд, особенно стыд, чтобы довести его до предела, убить и перешагнуть. «Ты хочешь меня?..» – «А ты?..» – «Возьми меня, хочешь?..» – «Да, а ты?.. Ты хочешь?..» – «Да! Да! Да!» – «А ты не боишься?» – «Нет!..»
Но говорили одни губы – когда они не были заняты, а вот руки были заняты, и грудь, и живот, и ноги, и они тоже говорили, но это было гораздо мучительнее, чем просто произносить слова. И глаза были закрыты, и тогда было светло, не просто светло, а невыносимо ярко, и мы открывали глаза, и темнота успокаивала, но ненадолго.
…И уже невозможно было терпеть, и сладость этих минут уже перестала быть препятствием – напротив! А потом он уснул и задышал во сне так ровно и спокойно, а я наматывала на руки шелковый шнур от старого абажура и смотрела на полукружия теней, падающих на его лицо от длинных ресниц, и знала, что сейчас убью… Убью его своими руками. Я едва не накинулась на него сама, без помощника – но вовремя спохватилась, что в одиночку не справлюсь с этим сильным телом.
Вера спала – еще бы, сама того не подозревая, она выпила такую дозу снотворного, которой можно было бы свалить и здорового, сильного мужчину, и я беспрепятственно вышла в коридор и запустила в квартиру Николая, который ждал за дверью. Он нарочно весь вечер вел себя так, чтобы Вере захотелось выставить его из дому без всяких объяснений.
Николай вместе со мной прошел с спальню. Владик оказался сильным, гораздо более сильным, чем можно было предположить, глядя на него – как только Николай точно рассчитанным движением накинул на его шею шелковый шнур, Владик сразу открыл глаза и захрипел, вцепившись в удавку. Они боролись, как два зверя, с хрипением, рыком, Владик съехал с кровати, они стали кататься по полу… Николай мог бы проиграть эту битву, даже очень бы мог – и проиграл бы, если бы я не внесла свою лепту в это торжество возмездия, обрушив на голову Владика тяжеленную чугунную пепельницу и попав ею прямо в висок…
Владик обмяк, потерял силу, но все-таки еще долго не умирал, выгибая свое сильное тело и стуча по половицам босыми пятками, одна его рука пыталась просунуться под удавку, а другая до последнего тянулась к горлу убийцы – к моему горлу… Но вот она опала, со стуком упала на пол, и глаза его остекленели… Мы поднялись, оглушенные. Теперь это было настоящим убийством.
– Его надо спрятать, – сказал Николай.
– Да.
