не в папирусе.
«Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
Завязывая узел на шнуре, он увидел перед своим мысленным взором череду образов. Изуродованные лица убитых — людей, которых он любил. Невинных людей, всей виной которых были лишь их искренние поиски Бога. Яркая картина гибели его жены.
Словно все это прорвалось сквозь закрытую дверь глубоко в его сознании.
«Кир!» — кричала она перед смертью.
Этот голос снова зазвучал в его ушах. Он показался ему настолько реальным, что мышцы его тела напряглись. Он был готов вскочить и ринуться в бой.
«Нет, — сказал он себе, стараясь успокоиться. — Она умерла двенадцать лет назад. Умерла».
Он посмотрел на Варнаву и Заратана, спящих на прибрежном песке. Потом на Калай. Постарался не задерживать свой взгляд на ее лице, освещенном звездным светом. Они все в смертельной опасности. Нельзя позволять себе погружаться в мечты.
«Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
Завязав очередной узел, он с силой выдохнул и склонил голову.
Даже после того, как они перерезали горло его жене и бросили ее на пол, у нее остались силы на то, чтобы повернуться и посмотреть на него, будто она думала, что одного взгляда на него достаточно, чтобы быть в безопасности. Не умереть.
Такое ощущение, что под его кожей ползают насекомые. Мучительная боль, почти физическая.
«Я виноват… во всем виноват только я».
Чувство вины съедало его заживо. Ужасающей, мучительной вины.
Перед его глазами возник образ человека, которого он убил в монастыре. Он смотрел на него своими темными блестящими глазами.
«Я уже был мертв, — сказал он. — Зачем ты взял нож у Калай и вонзил его в мое сердце?»
Кир сжал шнур в руке так, будто это был плотик в бушующем океане жизни.
«Потому, что хороший солдат никогда не полагается на волю случая, — мысленно ответил он. — Ты бы поступил точно так же. Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
И как он ни старался, он не мог изгнать из памяти мертвые глаза своей жены…
Глава 11
Утренний бриз развеял остатки ночной прохлады.
Калай, потирая руки, оглядела мутные воды Нила, простирающиеся на восток до самого горизонта. Солнце еще не взошло, но отсвет зари осветил холмы, и по песку потянулись длинные тени. Вдалеке покачивались пальмы. Каждый островок деревьев — оазис. То тут, то там виднеются стены, окружающие деревни.
Закончив умываться, она села на песок. Они вытащили лодку на берег всего четверть часа назад. Все устали, но сильнее всех — брат Кир. Со времени бойни в монастыре, случившейся вчера вечером, он ни на мгновение не сомкнул глаз.
Перевязав свои волнистые рыжие волосы кожаным шнурком, она посмотрела на троих монахов в десятке шагов от нее. Светловолосый юноша с постоянно изумленным выражением лица спит, свернувшись калачиком, рядом с братом Варнавой. Варнава уткнулся носом в клочок папируса, тот, что они достали из кувшина этой ночью. И только брат Кир занят действительно полезным делом. Найдя на берегу скелет козы, он отделил несколько костей и принялся точить их о шершавый камень, делая из них стилеты.
«Вот мужчина, достойный женского внимания».
Почувствовав ее взгляд, Кир заткнул за пояс четыре стилета, встал и подошел к ней.
Она неторопливо оглядела его сверху вниз. Широкие плечи, узкая талия, длинные мускулистые ноги. Если бы в ней осталась хоть капля влечения к красивым мужчинам, то он был бы в состоянии разжечь в ней давно угасший огонь желания.
Присев рядом с ней, он посмотрел ей в глаза. Мало у кого хватало смелости выдержать ее взгляд.
— Я хочу тебя спросить, Калай.
— Лучше спроси меня, как я себя чувствую. Не голодна ли. Или что я думаю по поводу освещенной солнцем реки.
Кир нахмурился, но потом его рот медленно растянулся в улыбке. Возможно, он понял, что монахи, отвыкшие считать женщин за людей, старались общаться с ними как можно меньше. Это было самое трудное в ее работе в монастыре. Полное одиночество. Если не считать немой Софии, она практически ни с кем не общалась. Только получала указания от монахов, избегавших смотреть ей в глаза. Мужчины так слабы, так падки на знаки внимания красивых женщин… Похоже, Киру приходится прилагать большие усилия, чтобы скрыть это.
— Извини, — сказал Кир. — Как ты себя чувствуешь, Калай?
— Более или менее, спасибо. Благодарю тебя, что дал мне возможность поспать ночью, пока мы шли на лодке. Думаю, немного отдохнуть удалось всем, кроме тебя.
Кир сдвинул темные брови, глядя на реку.
— Ты прикидываешь, насколько близко преследователи? — спросила она.
— Я опасаюсь, что они могли отправиться по суше.
— А, понимаю, — подумав, ответила она. — Если они отправятся по суше, им не надо будет следовать всем изгибам русла реки. Следовательно, ты опасаешься, что они опередят нас и устроят засаду. В Александрии или в Леонтополисе? — спросила она, приподняв бровь.
— Думаю, они попытаются догнать нас еще до Александрии. Это самый вероятный вариант. Город огромный, много мест, где можно спрятаться. К тому же они должны исходить из того, что у Варнавы там полно друзей, которые ему помогут.
— А еще это самое лучшее место, чтобы сесть на отплывающий корабль, — добавила она.
— И еще один довод в пользу того, что нам не следует туда идти.
Вьющиеся темные волосы обрамляли его красивое лицо.
— Значит, нам придется купить верблюдов или повозку, чтобы двигаться дальше, — сказал Кир, ожидая от нее завершения фразы.
Калай тихо усмехнулась.
— Кир, у меня не было времени, чтобы собрать скопившиеся у меня жалкие шекели, если ты имеешь в виду именно это. Я не смогу заплатить даже за себя, не говоря уже о вас.
— А как насчет того, чтобы продать твою лодку?
— Что ж, это мысль, — ответила она, склонив голову набок. — От нее мне не слишком много пользы, если я поеду верхом на верблюде. К тому же я ее украла, так что она мне не стоила ни гроша. Конечно, я ее продам, — сказала она, убирая выбившийся из прически локон рыжих волос за ухо. — Если ты мне скажешь, куда мы направляемся.
Кир обернулся и посмотрел на лежащего Варнаву.
— Мой брат сказал, что нам надо двигаться на север, это все, что я знаю.
— «Север» — это не место назначения, тебе не кажется?
— Знаю, извини.
— Ты доверяешь ему настолько, чтобы идти, куда бы он ни сказал?
— Я доверю ему даже саму свою жизнь.
Калай повернулась и посмотрела на Варнаву. С того момента, как стало достаточно светло, чтобы читать, он не отрывал взгляда от папируса.
— Варнава уткнулся носом в этот клочок папируса с самого утра. Что там написано?
— Он не давал мне читать его, так что не знаю, — виновато улыбнувшись, ответил Кир.
— А на каком языке текст?
— По-моему, на латыни.
