— Это действительно опасно?
Лицо Кира напряглось. Он хмуро посмотрел на реку, оглядел берег и тени, отбрасываемые деревьями.
— Вчера вечером погибли девяносто семь моих братьев, и Варнава уверен в том, что это произошло именно из-за этого «клочка папируса», как ты его называешь. Я бы сказал, что он очень опасен.
Калай хмыкнула и посмотрела вдаль, на верблюда, огибающего вершину холма. Вот положение, подумала она. Вернуться в Фуу она не может: ее там наверняка ищут. Родственников у нее нет. И что ее ждет в обществе трех монахов, чье психическое здоровье внушает сомнения?
— Кир, кем ты был в армии?
В ответ тот искоса оценивающе посмотрел на нее.
— А с чего ты решила, что я служил в армии?
— Никто не сможет убить человека так ловко, как ты, если не учился делать это. Ты был личным палачом у какого-нибудь полководца?
— Правильнее было бы сказать, что я был его телохранителем.
— Но в бою ты тоже побывал. Это видно по твоей осанке.
Она любила угадывать прошлое людей по их манере двигаться. Наклон головы или взмах рукой сразу же позволяли ей отличить женщину благородного происхождения от куртизанки. Точно так же и с мужчинами. Неуклюжая походка — вот он, купец. Мягкая поступь знающего свою силу льва — воин.
Кир медленно выдохнул.
— Да. Слишком много боев. И большая их часть — бессмысленные. Императоров так заботит воинская слава.
«Императоров? Он что, был телохранителем императора?»
Некоторое время они молчали.
— А как насчет тебя? — наконец спросил он. — Как простая прачка научилась с такой легкостью резать глотки, одним движением и до самого позвоночника?
— Я од но время работала в мясной лавке, — улыбнувшись, ответила она. — У всех свиней глотки одинаковы.
Он удивленно посмотрел на нее.
— И как же случилось, что помощница мясника, к тому же язычница, поклоняющаяся некоей богине, стала прачкой при христианском монастыре в Египте?
— Скажем так: я сочла, что меня здесь никто не будет искать. И мне не придется беспокоиться о возможных визитах братьев-монахов после захода солнца.
Она помолчала.
— Кроме того, когда-то давно я тоже была христианкой.
— Правда?
Киру очень хотелось спросить ее, почему же она отреклась от прежней веры.
— Твои родители были христианами? — спросил он вместо этого.
Калай согнула ноги в коленях и уперлась в них локтями. Висевшая в утреннем воздухе мельчайшая пыль светилась в лучах солнца. От Нила исходил густой запах речного ила. Интересное лицо у этого Кира, подумала она. Особенно глаза. Тяжелые веки, а под ними словно темные изумруды, загадочно поблескивающие. И как бы она ни приглядывалась, не могла угадать, что же за ними скрывается. Он умеет закрываться от собеседника.
— Да, моя семья была христианской, — ответила она. — Мне было шесть, когда начались Великие гонения. Восемь лет мы бегали и прятались, но в конце концов римские солдаты поймали нас в окрестностях Эммауса. Я своими глазами видела, как обоих моих родителей замучили до смерти. Младшего брата увели и продали в рабство.
Калай замолчала.
— Единственное, чего я хотела в своей жизни, Кир, это семьи, — продолжила она. — Но церковь лишила меня всякой надежды на это.
Лицо Кира осталось непроницаемым.
— И когда ты стала язычницей? — спросил он.
— Как только смогла.
Несложно понять почему, подумал Кир. Даже если бы он не знал подробностей гонений на христиан в Палестине, он видел это своими глазами в Риме. Ужасные времена. Христианские храмы и просто дома, где находили христианские писания, сжигали дотла. Христианство было запрещено законом, его служителей арестовывали. Упорствующих в своей вере лишали всех прав гражданина Римской империи, даже права возбуждать дела в суде. Это означало, что любой человек мог делать с ними все, что угодно. Очень многих людей убили просто за их веру.[50]
Уголки ее губ приподнялись.
— Любопытно, не правда ли? — сказала она. — Двадцать два года назад христианские книги жгли римляне-язычники. Теперь христианские книги жгут сами христиане. Когда же это закончится, Кир? Что может быть такого опасного в нескольких черных закорючках на листе пергамента?
— Иногда черные закорючки могут оказаться самым страшным оружием в мире, — ответил он.
Интересно, подумала она, почему он не продолжил расспрашивать ее о жизни до прихода в монастырь? Может, просто не желает знать? Мужчины редко желают знать прошлое женщин. Эти мерзости ранят добрых людей в самое сердце.
— Не понимаю, почему вы, монахи, не поклоняетесь Сатане, — сказала она.
— Что?
— Он всякий раз доказывает, что могуществом превосходит Бога. Если бы я решила стать христианкой, то молила бы о помощи именно его.
Кир улыбнулся, очевидно сочтя это за шутку.
— Ты не ответила на мой вопрос, — перевел он разговор на другую тему. — Как ты попала в Египет?
— Ну, это долгая история, Кир, — махнув рукой, ответила она. — Начавшаяся с богатого торговца пряностями, который имел нездоровое пристрастие к веревкам. Однажды ночью его жизнь оборвалась загадочным образом в моем присутствии. У него были друзья, которые либо приняли это слишком близко к сердцу, либо решили позабавиться с веревками по его примеру. А потом много разного, одно за другим.
На мгновение она испугалась, что сейчас на его лице появится страдальческое выражение, как у распятого Христа. Такое выражение обычно появлялось на лице его братьев-монахов, когда они сталкивались с неприглядными сторонами жизни. Но он сдержался. Его лицо снова расслабилось, и он продолжил спокойно глядеть ей прямо в глаза.
— А теперь?
— Думаю, вы нуждаетесь в моей помощи.
— Нуждаемся, — ответил он, кивнув, и встал. — Ты голодна? Почему бы тебе не помочь мне наловить рыбы? Мы ее быстро поджарим и снова двинемся в путь.
Она тоже встала и пошла вместе с ним вдоль берега.
— Надеюсь, ты не собираешься мне проповедовать?
— Нет, — ответил Кир, мотнув головой. — Я более недостоин произносить слово Господа, если вообще когда-либо был этого достоин.
Глава 12
Утренний воздух наполнился сиянием солнечных лучей, отражавшихся от висящей в нем мелкой пыли, и небеса превратились в сверкающий янтарный полог.
Заратан сидел на корточках у крохотного костра, глядя, как кожица рыбы коричневеет и лопается. Смотреть на это было куда проще, чем на Калай, которая ее готовила. Женщина выпотрошила рыб, положив
