Она встала и вышла из комнаты. Беседа закончилась. Больше я не поднимал эту тему. Не хотел ее огорчать.
Я не знаю, как она жила. Время от времени юридическая фирма присылала ей чеки, но она складывала их на камин и смотрела на них каждый день, пока не истекал их срок. Полагаю, это была часть ее наследства, но она не хотела иметь дела с деньгами семьи. Тогда я еще не знал причины этого.
Она работала портнихой – шила свадебные платья и одежду для подружек невест. Я часто заставал гостиную увешанной шелком и органзой, будущая невеста стояла на табуретке, а Грейси – рядом, с полным ртом булавок. Тогда комната была неподходящим местом для мальчика – если только он не собирался предложить свой фасон платья.
В комнатах наверху хранились, по выражению Грейси, ее «экспонаты». Под этим она подразумевала книги, журналы мод, рулоны ткани, мотки хлопка, шляпные коробки, тюки шерсти, альбомы с фотографиями, мягкие игрушки и настоящий клад неисследованных коробок и сундуков.
Большинство этих «экспонатов» доставлялось по почте. На кофейном столике всегда лежали открытые каталоги, и каждый день почтальон приносил что-то новое.
Неудивительно, что представление о мире у Грейси было довольно ограниченным. Телевизионные новости и аналитические передачи преувеличивали враждебность и боль, царившие в нем. Она видела, как сражаются люди, как уничтожается природа, падают бомбы и голодают страны. Все это не было причиной бегства Грейси от мира, но и не побуждало ее возвращаться.
– Мне страшно, когда я вижу, какой ты маленький, – говорила она мне. – Сейчас неподходящее время быть ребенком. – Она выглядывала из окна в нише и вздрагивала, словно видела, какая страшная участь меня ожидает. А я видел только разросшийся неухоженный сад и белых бабочек, порхавших среди гнилых ветвей яблонь.
– Разве тебе никогда не хочется выйти? – спрашивал я ее. – Не хочется посмотреть на звезды или погулять по берегу реки и полюбоваться садом?
– Я давно перестала об этом думать.
– А о чем ты больше всего скучаешь?
– Ни о чем.
– Но что-то ведь должно быть.
Она на мгновение задумалась.
– Раньше я любила осень, когда листья начинают опадать. Мы ездили в Кью-гарденз, и я бегала по аллеям, подбрасывая и ловя листья. Свернутые листья скользили из стороны в сторону, словно миниатюрные лодочки, пока не опускались мне на ладони.
– Я мог бы завязать тебе глаза, – предложил я.
– Нет.
– А что если ты наденешь на голову коробку? Ты сможешь притвориться, что ты в доме.
– Не думаю.
– Может, мне дождаться, пока ты уснешь, и вытащить из дома твою кровать?
– Вниз по лестнице?
– М-да. Рискованно.
Она обняла меня за плечи:
– Не волнуйся за меня. Я вполне счастлива здесь.
С тех пор у нас появилось постоянное развлечение. Я предлагал все новые и новые способы вывести ее из дома с помощью различных приспособлений, вроде того чтобы приделать ей крылья или спустить по канату. Грейси слушала с притворным ужасом и говорила, что я и есть настоящий сумасшедший.
– И что же ее день рождения? – нетерпеливо спрашивает Чарли. Мы как раз пересекаем Сент-Джон- вуд, только что миновав поле для крикета. Огни проезжающих машин ярко вспыхивают на фоне бесцветных стен домов.
– Я думал, ты хотела услышать всю историю.
– Да, но ведь так можно и состариться.
Джулиана начинает хихикать:
– Этот сарказм у нее от тебя, ты знаешь?
– Хорошо, – вздыхаю я. – Расскажу тебе о дне рождения Грейси. Она всегда скрывала свой возраст, но я знал, что в тот год ей исполняется семьдесят пять, потому что обнаружил кое-какие даты, просматривая ее семейный альбом.
– Ты говорил, она была красавицей, – замечает Чарли.
– Да. Это нелегко понять, глядя на старые фотографии, потому что на них никто не улыбается, а женщины выглядят просто испуганными. Но Грейси была другой. Ее глаза блестели и смотрели так, словно она вот-вот рассмеется. И еще она всегда затягивала пояс потуже и вставала, чтобы солнце просвечивало сквозь ее юбку.
– Она была кокеткой, – говорит Джулиана.
– Что значит «кокетка»? – спрашивает Чарли.
– Не важно.
Чарли хмурится и обхватывает колени, пристраивая на них голову.
– Очень трудно было подготовить сюрприз для Грейси, ведь она никогда не уходила из дома, – объясняю я. – Мне приходилось делать все, пока она спала…
– Сколько тебе было?
– Шестнадцать. Я еще учился в Чартерхаусе.
Чарли кивает и принимается закалывать волосы высоко на макушке. Она выглядит точь-в-точь как Джулиана.
– Грейси не пользовалась гаражом. Машина была ей не нужна. В гараже были большие деревянные двери, открывавшиеся наружу, а внутренние двери вели в прачечную. Первым делом я там прибрался, вытащил мусор и помыл стены.
– Тебе нельзя было шуметь.
– Точно.
– И ты развесил китайские фонарики?
– Несколько сотен. Они мерцали, как звезды.
– А затем ты раздобыл большой мешок.
– Да-да. Мне понадобилось четыре дня. Я ездил на велосипеде с большим мешком за плечами. Люди, наверное, думали, что я уборщик или смотритель парка.
– Может, они думали, что ты сумасшедший.
– Вероятно.
– Такой же сумасшедший, как и мы?
– Ага. – Я украдкой бросаю взгляд на Джулиану, но она воздерживается от колкостей.
– А что было дальше? – спрашивает Чарли.
– Ну, утром в свой день рождения Грейси спустилась вниз, и я попросил ее закрыть глаза. Она взяла меня за руку, и я повел ее через кухню в прачечную, а потом в гараж. Когда она открыла дверь, целая лавина листьев взметнулась в воздух и закружилась вокруг нее. Я сказал: «С днем рождения!» Надо было видеть ее лицо. Она посмотрела на листья, потом на меня. На мгновение я подумал, что она рассердилась, но она улыбнулась мне такой чудесной улыбкой!
– А я знаю, что произошло потом, – говорит Чарли.
– Да. Я тебе уже рассказывал.
– Она бросилась в листья.
– Ага. Мы оба. Мы подбрасывали их в воздух коленками. Мы кидались листьями друг в друга и сгребали их в горы. В конце концов мы так выбились из сил, что рухнули на кипу листьев и лежали рядом, глядя на звезды.
– Но ведь это были не настоящие звезды?
– Да, но мы притворились.
Вход на кладбище Кенсал-грин находится на улице Харроу-роуд, и его легко не заметить. Джулиана
