котором скрывалось уже много надежных вооруженных людей, чтобы быть наготове на случай внезапного нападения паолистов. Бонапарт не был, по-видимому, озабочен. Он с увлечением беседовал с Маммианой, женою Леви, и провел ночь в большой комнате с альковом. Следующий день прошел так же спокойно. Лишь вечером подучилось известие, что грозит опасность, и было решено ночью отвезти Бонапарта на корабль, который отвез бы его в Бастию. Вдруг в дверь раздался оглушительный стук. Бонапарт и вооруженные люди Леви приготовились к стычке, как вдруг служанка сообщила, что перед домом жандармы. Леви восстановил порядок и впустил жандармского унтер-офицера. Последний передал приказание арестовать Наполеона Бонапарта, который находился в этом доме. Но голос его дрожал: вероятно, он очень боялся готовящегося сопротивления. Леви прежде всего выразил жандарму неудовольствие за то, что в дом к нему, бывшему мэру, врываются столь бесцеремонно поздней ночью. Он возмущен и предоставляет жандармскому унтер-офицеру обыскать все, чтобы он сам убедился в нелепости своих подозрений. Видимо, успокоенный его заявлением, жандарм вежливо извинился и, выпив глоток вина, удалился из дома.
Медлить больше было нельзя, так как жандармы могли каждую минуту вернуться. Задней дверью они прошли в сад, а оттуда на набережную, где лодка уже ожидала Наполеона. Леви вместе с ним отправился на корвет, который тотчас же снялся с якоря и направился к Бастии. Уже на следующее утро в городе распространился слух об отъезде Наполеона. Сторонники его торжествовали, а враги находились в крайнем смущении, 10 мая Наполеон высадился в Мацинаджио, а оттуда направился поспешно к комиссарам Республики.
Тем временем сторонники Паоло не дремали. Всеми силами старались они отменить тяжкое постановление от 2 апреля – приказ об аресте Паоли, – который должен был навеки отчуждать Корсику от Франции: Паоли сам написал 26 апреля обращение к Конвенту, в котором снова излагал причины, почему он не явился в Париж.[22] Далее он опровергал все обвинения, взводимые на него, и предлагал добровольно пойти в изгнание, если личность его препятствует миру между Францией и его родным островом. В ответ на это письмо, прочтенное 16 мая в Конвенте и произведшее большое впечатление, исполнительный совет обратился к комиссарам с предписанием, чтобы они возможно более мягко обходились с почтенным корсиканским вождем и лишь в самом крайнем случае прибегли к насильственным мерам. 30 мая Конвент решил послать на Корсику еще двух комиссаров, Антибуля и Бо. А несколько дней спустя, 5 нюня, отсрочил приведение в исполнение декрета 2 апреля.
Но было уже поздно! Оба новых комиссара – ими были назначены умышленно два беспартийных француза, а не корсиканца – были задержаны вследствие восстания на юге Франции, в Марселе, и взяты в плен. Но даже если бы они могли продолжить свое путешествие, они все равно приехали бы на Корсику чересчур поздно для водворения мира! Восстание распространилось по всей стране. На распоряжение Саличетти и его двух коллег Паоли и директория департамента ответили решительным отказом, – началась открытая война. 26 мая в Корте состоялось собрание депутатов корсиканского народа, самое многочисленное и значительное из всех собраний на острове. Народ снова провозгласил Паоли отцом отечества и восстановил Поццо ди Борго в его должности генерал-синдика. Собрание заявило далее, что верная присяге Корсика и впредь предана Франции, но что народ отказывается повиноваться Саличетти, преследующему свои собственные интересы, а также и двум другим комиссарам.
В эти дни решилась и участь Бонапартов и других врагов Паоли. Было решено предать вечному проклятию и бесчестию семью Арена и Бонапартов, рожденных в грязи деспотизма и воспитанных на средства привыкшего к роскоши паши (Марбефа)!
Слова не замедлили превратиться в действительность. Дом Бонапартов в Аяччио, а также и владения некоторых других корсиканцев, объявленных врагами отечества, были разграблены и отчасти разрушены. Летиция и дети ее, извещенные заранее о нападении на Аяччио, успели, по счастью, спастись и благополучно прибыли 3 июля в Кальви.
В то время как революция на Корсике шла своим чередом, Наполеон не сидел, сложа руки, в Бастии. Он составил план защиты пролива Аяччио и, несколько времени спустя, написал проект защиты гавани Сан- Фиоренцо, предложив его комиссарам. Поглощенный занятиями, составляя непрерывно один план за другим и окрыленный желанием отомстить врагам, он напал наконец на мысль овладеть Аяччио. Так как город за немногими исключениями был предан Франции, то, по его мнению, было легко прибегнуть к хитрости. Комиссары согласились с ним, и тайно подготовленная к экспедиции небольшая эскадра с четырьмястами солдат покинула Сан-Фиоренцо. Кроме двух комиссаров, Саличетти и Лакомба Сен-Мишеля, на корабле находились Наполеон и брат его Жозеф, одушевленные радужными надеждами. Эскадра состояла всего из одного корвета и нескольких маленьких судов; с таким незначительным войском, конечно, нельзя было взять город, охраняемый сильными укреплениями, – но они рассчитывали, главным образом на внезапное нападение, которое должно было повсюду вызвать смятение и хаос.
Только 29 мая они прибыли в залив Аяччио. В нетерпении получить известия о своей семье Бонапарт высадился в окрестностях города и узнал от верных ему пастухов, что дом его разрушен, а вся семья спаслась бегством. Неудовлетворенный такими известиями, он велел им отыскать убежище его близких и передать им, чтобы они ожидали его у башни Капителло. Вслед за этим он снова вернулся на корабль. Через два дня флот бросил якорь вблизи старой башни. Но, когда первые суда подошли на расстояние пушечного выстрела к батареям, из цитадели раздался орудийный залп.
К такому приему они были не подготовлены. Они рассчитывали, что большая часть гарнизона тотчас же примкнет к войскам Конвента, но жестоко ошиблись. Несмотря на сигналы, к ним ночью 31 мая присоединилось лишь небольшое судно. 1 июня отряд солдат высадился на берег, но уже 2-го вечером снова вернулся на корабль. Высадка эта, однако, побудила перейти на сторону правительственных войск тридцать человек солдат и нескольких граждан, среди них семью Бонапартов и аббата Коти. Повелительное обращение к городскому управлению осталось без ответа. Выпустив несколько залпов, комиссары, убедившись в энергичном сопротивлении гарнизона, подкреплявшегося ежедневно народным ополчением, решили двинуться в обратный путь. 3 июня флот прибыл в Кальви, где Наполеон и его близкие нашли гостеприимство в семье Джиубега.
Отступление было отрезано. Они навеки порвали с Паоли. Изгнанный со всей своей семьей, лишившись своего дома и всех своих владений, Наполеон, наверное бы, пришел в отчаяние, если бы уже давно не избрал своей новой родиной Францию. Все его узы с Корсикой были навеки порваны.
Но прежде чем навсегда расстаться с островом – он увидел его впоследствии один только раз, и то вопреки желанию, возвращаясь из Египетского похода, – он составил записку относительно последних событий.[23] В этой записке, обращенной против Паоли, он со всей своей пламенной ненавистью обрушивался на человека, которому еще так недавно поклонялся и которого считал отцом и спасителем отечества, и нарисовал портрет Паоли самыми черными красками.[24]
Народные представители решили расстаться. Лакомб Сан-Мишель должен был остаться в Бастии, чтобы защищать город против паолистов, а впоследствии и против англичан, между тем как Саличетти и Дельше отправились в Париж, чтобы лично дать ответ и испросить помощи. Жозеф Бонапарт отправился вместе с ними для передачи временному исполнительному совету записки своего брата. В лице Саличетти Наполеон встретил верного сторонника и, несмотря на протест корсиканских депутатов Константини и Феральди, – Паоли, Поццо ди Борго и другие важнейшие враги Франции 17 июля были присуждены к изгнанию.
Роль Наполеона на Корсике была сыграна. Теперь оставалось только извлечь наивозможно больше пользы из Французской революции.
Тринадцатого июня 1793 года он со всем своим семейством прибыл в Тулон. Он поместил их пока что в соседней деревушке Лавалетт, так как в самом Тулоне было не только чересчур дорого, но и недостаточно безопасно для беглецов. Впоследствии же семья переселилась в Марсель. Сам Наполеон отправился в Ниццу. Там стояла часть четвертого полка, главное ядро которого находилось в Гренобле. Артиллерийским парком в Ницце командовал только что назначенный полковник Дюжар.
Случай снова благоприятствовал Наполеону. Едва прибыл он в главную квартиру, как, к великой своей радости, встретил брата своего бывшего покровителя в Оксонне, генерала Жана дю Тейля. Последний был назначен начальником артиллерии итальянской армии, так как благоразумно перешел на сторону революции, между тем как брат его Жан Пьер, бывший начальник Наполеона, не любил Республики и окончил свою жизнь на эшафоте.
