Жан дю Тейль вспомнил тотчас же мнение своего брата о молодом интеллигентном офицере и постарался использовать способности его для своих целей. Он назначил Бонапарта на береговые батареи, по-видимому, в качестве своего адъютанта. По крайней мере в качестве последнего Наполеон пишет 3 июля военному министру Бушотту:
“Гражданин министр. До сих пор в артиллерии было не принято сооружать пламенные печи вблизи береговых батарей, – мы довольствовались простыми колосниками и кузнечными мехами; так как, однако, преимущества пламенных печей общеизвестны, то генерал дю Тейль поручил мне обратиться к Вам с покорнейшей просьбой прислать чертежи: мы получим тогда возможность соорудить на берегу несколько пламенных печей, чтобы сжигать суда деспотов!”
С другим письмом в тот же день он обратился к начальнику Тулонской артиллерии Род-де-Барра. Письмо касается той же темы и доказывает, как и первое, действительную роль Наполеона на береговых батареях. Но дю Тейль не долго оставлял его там. Несколько дней спустя он отдал Бонапарту приказ отправиться в Авиньон. Он должен был принять там орудия и амуницию для итальянской армии, так как генерал имел основание опасаться, что они могут попасть в руки марсельцев. Последние восстанием 31 мая отложились от Конвента и взволновали весь Юг.
В качестве путевых издержек капитан Бонапарт получил двенадцать тысяч франков ассигнациями. Он поехал, но не сразу исполнил свое поручение, так как Авиньон, Пон-Сен-Эспри и Бас-Дюранс находились в руках марсельцев.
Для подавления этого восстания Конвент в начале июля 1793 года послал генерала Карно с небольшим отрядом. Наполеон в этой экспедиции участия не принимал. Те историки, которые ссылаются в этом отношении на рукопись нотариуса Шамбо, сохранившуюся в Авиньонском архиве, утверждают, что Наполеон примкнул в Понтэ, куда прибыл пятнадцатого июля, к отряду Карно, поступив под начальство батальонного командира Дура. После того как Карно потерпел поражение в своем нападении 25 июля на Авиньон и отступил от города, жена журналиста Турналя, взятая в плен марсельцами, прибежала взволнованная в лагерь и сообщила, что федералисты очистили город. Заслуга в этом отступлении врагов приписывается якобы капитану Бонапарту, так как он выставил свои оба орудия на Роше-де-Вильнев. Заметив, что нападение Карно должно кончиться неудачей, Бонапарт открыл огонь по марсельским повстанцам. Последние заняли якобы позиции на Роше-де-Дом. Но батарея Бонапарта разрушила неприятельские орудия и ранила двух канониров.
Этот подвиг Наполеона при Авиньоне не подтверждается помимо рукописи Шамбо ни одним аутентичным документом. Ни комиссары, ни депутаты не упоминают о нем в своих письмах к правительству. Да и сам Наполеон не говорит об участии в этой экспедиции ни в “Ужине в Бокере”, ни в своем рапорте 1794 года, ни в прошении 1795 года к Комитету общественного спасения, ни даже на Святой Елене. Ни Карно, ни Домартен, ни Альбитт, ни Ровер, никто не упоминает в своем сообщении о событии 25 июля 1793 года при Авиньоне имени Бонапарта; кроме того, в армии Карно все офицерские должности были уже замещены, и ставится вопрос, в качестве кого Наполеон Бонапарт мог принять начальство над канонирами Дура.
Тем не менее следует признать, что он зорко следил за событиями в Авиньоне и изложил их затем сам подробно в своем сочинении “Ужин в Бокере”. Лишь один раз он ошибается. Он говорит, что аллоброги[25] были в Вильневе. Быть там они не могли, потому что Вильнев был занят отрядами Дура.
Среди его солдат не было ни одного аллоброга. Эта незначительная ошибка служит лишним доказательством того, что Наполеон не был при взятии Авиньона и не принимал в нем участия.
После того как Карно ушел со всем своим войском в Марсель, чтобы подавить восстание в самом его очаге, – Бонапарт исполнил данное ему поручение и занялся перевозкой амуниции. Кроме того, ему пришла в голову счастливая мысль описать Конвенту сопротивление федералистов в вышеупомянутой брошюре. Он озаглавил эту брошюру “Ужин в Бокере” и постарался в ней доказать, насколько бесполезно и бессмысленно это сопротивление. Он обращается к марсельцам и передает разговор между марсельским купцом, нимским гражданином-фабрикантом из Монпелье и одним военным о событиях при Авиньоне. Под военным следует разуметь самого Наполеона. Он старается доказать своим троим собеседникам безумство и бесцельность восстания Юга против Конвента. “Поверьте мне, – говорит он, – стряхните с себя ярмо тех злодеев, которые подстрекают вас к контрреволюции! Восстановите свои конституционные власти! Возвратите комиссарам свободу, чтобы они заступились за вас в Париже. Вас ввели в заблуждение. Не впервые уже горсть заговорщиков и авантюристов сводит народ с истинного пути. Всегда повсюду легковерие и невежество масс бывало причиной большинства гражданских войн…” И дальше: “Объединитесь, и армия, не колеблясь ни секунды, пойдет к стенам Перпиньяна, чтобы заставить танцевать карманьолу [26] испанца, возгордившегося победами. А Марсель останется навсегда центром свободы: придется вырвать из истории его лишь отдельные страницы”.
Одних слов этих достаточно, чтобы понять, с какой высоты Наполеон смотрел на гражданскую войну. Главной целью его интересного сочинения было, однако, желание проложить пером путь для армии. Если ему не пришлось с мечом в руках принять участия в подавлении восстания, то он решил помочь хотя бы словами: перо и военная сила должны идти рука об руку. Он на свои средства издал брошюрку в шестнадцать страниц у типографа Турналя в Авиньоне.
Боязнь, однако, никогда не играть активной роли в войске, а всегда исполнять лишь такие поручения, как последнее, в то время как вокруг него республиканский барабан призывал всех патриотов к границам отечества, – побудила Наполеона написать 28 августа 1793 года военному министру Бушоту относительно назначения в старшие лейтенанты. Одновременно с этим он просил и о должности в рейнской армии. Бушот ответил молодому артиллерийскому офицеру не сам, а обратил на него внимание депутатов Альбитта, Эскюдье, Огюстена Робеспьера и других, написав им: “Пойдите к господину Бонапарту; его предложение – предложение патриота. Если он обладает способностями, постарайтесь использовать их и дайте ему возможность себя проявить”.
Тем временем Наполеон и сам уже обратил внимание депутатов своей брошюрой. Особенно Саличетти высказался с воодушевлением за произведение своего друга и соотечественника. Вслед за этим она уже на государственный счет – в двадцать страниц – была отпечатана у военного типографа Марка Ореля в Авиньоне и распространена по всему Югу.
Впрочем, она не достигла желаемого успеха. Спустя короткое время “Ужин в Бокере”, эта незначительная чернильная война Наполеона, была позабыта; автор же ее вновь отправился в Ниццу.
ГЛАВА VII. ТУЛОН
После победы радикальных монтаньяров над Жирондой в Париже 31 мая 1793 года целый ряд департаментов восстал против господства якобинцев. Но спустя короткое время это сопротивление, не исключая и Бордо, Марселя, Лиона и некоторых других городов Южной Франции, было подавлено. Жителей Тулона, среди населения которого давно уже замечалось брожение, тоже подстрекали к сопротивлению против господства якобинцев.
С начала 1793 года клубы в Тулоне достигли всей полноты власти. От них зависел и общинный совет и директория департамента, – словом, вся гражданская и военная власть, не исключая и морского управления. Город всецело подчинился произвольным насильственным мероприятиям террора. Помимо этого ему приходилось страдать и от войны: гавань блокировали английские и испанские суда и препятствовали какой бы то ни было морской защите. Вследствие этого и торговля, и промышленность, и все занятия жителей пришли в полный застой, так что городу грозило полное разорение.
Неожиданно в Тулоне получили известие о победе страшных монтаньяров и о поражении Жиронды. Возбуждение умов достигло крайних пределов, и для открытого восстания против монтаньяров нужен был только какой-нибудь повод.
Когда народные представители, Бейль и Бове, вследствие тревожных вестей из Тулона и Ниццы, поспешили на место действия и попытались прочесть в секциях новую Конституцию, – их освистали, согнали с трибуны и заключили в тюрьму. Комиссары Барра и Фрерон, намеревавшиеся спустя короткое время пробраться в Тулон в сопровождении генерала Лапойпа, лишь с трудом избегли той же участи. Вернувшись в Ниццу, они предприняли необходимые шаги и просили своих коллег в альпийской армии прислать в Тулон отряд в три тысячи человек. Начальство над ним они передали только недавно произведенному в генералы бывшему художнику Карно, чрезвычайно мужественному, но, к сожалению, неспособному к ведению крупных
