РЕВЕЛА!
Источники тогдашнего кайфа: электрогитара – черная, элегантная, «Музима Этерна Делюкс» с усилителем «Регент-60», ударная установка «Трова». Ниже разрядом: свердловская «Тоника», самодельная басовка в виде скрипки (как у Маккартни!) со струнами от рояля, ударная «тройка»: барабан, тарелка, «чарлик»- хэт. И, конечно, «Ионика». Сюда же неизбежно рифмуется портвейн «777».
В ребячьей жизни тогда гигантское значение имела «улица». Это сейчас все дети по домам сидят, от «ящика» не оторвать, а тогда смотреть было нечего – дети носились во дворе, играли в тысячу игр, осваивали окрестности, бились с врагами. Самый страшный тогдашний враг – шпана, организованная и безжалостная. Но по отдельности они все были дураки, простодушные парни, наври им при встрече, что знаком с их «шишкарем», – отступятся. Первобытное почитание вождя. Именем «шишкаря» они собиралась в «шоблы» до ста рыл, зловещей толпой шли «махаться» с чужим племенем. Вне толпы – добродушные Сашки и Сережки, в толпе могли убить.
Молодежь постарше топталась на «пятаке» перед «Кристаллом». Слова «тусовка» еще не знали, а неформальные группы с лидерами, явками и собственной тематикой встреч уже были: студенческие «компании»; отдельно – «мажоры»; их папы-«шишки» – преферансисты и распутники. Помню «рыболовную секцию» юных интеллектуалов – затейников, они дурачили прохожих «живыми картинами» (термин «хэппенинг» к нам пришел позже).
Интересно жили. Где-то в стороне проходила линия Партии. Случайно пересекся. Привел девушку в кино, а там хороший такой парень, искренний, ищет ЧАСТНЫМ ОБРАЗОМ следы сверстника, погибшего на войне. И поет:
Что-то тронуло даже, или присутствие девушки расслабило.
Целовались, конечно. Выходим – а на дворе новый почин, комсомольский призыв красными буквами на заборе: «Работать за себя и ЗА ТОГО ПАРНЯ!». Тьфу! Последний раз я купился на лирическом фантике все той же дряни.
Из анекдота: – Ты почему не работаешь? – А я и есть ТОТ ПАРЕНЬ.
1972. ДЖИНСОВЫЙ ЗУБ
Американец, молодой и наглый – Фишер, обыграл нашего Спасского в шахматы, конец всему! С американцами мы тогда соревновались, жалели их, безработных, бесправных и бездуховных, боролись за их негров, за Анджелу – кудрявую – Дэвис. И вдруг такой удар. Мечту о сатисфакции угадал Высоцкий, он сыграл с «этим Шифером» в свою игру. Мы валялись, мы плакали от смеха, когда слушали в напористом ритме – «Да я его замучу, зашахую! Да мне бы только дамку провести!», – это было про нас. Это мы королей вечно путали с тузами, это мы с дебютом путали дуплет. Невероятный, лучший в мире советский характер, «пешки на рюмашки», – он еще даст себя знать в 90-х годах, когда наше поколение – поколение путаников – проведет свои дамки во власть.
А я в 1972 году свои фишки двинул в вуз. Черта ли мне в том вузе надо было – не знаю. Программа сработала, матрица жизни: школа – вуз – работа – пенсия. Программа, кстати, была хорошая, если ею правильно распорядиться, и все пункты в матрице тогда были на месте, не то что сейчас. Сейчас наши дети если кому и нужны, то только наркокурьерам. А нам после школы все двери были открыты, факт, всюду звали, на любой завод – с лапками, и зарплата через полгода как у инженера. Так что программа жизни, если честно, была не одна… Дух захватывало от пестроты возможностей, от горизонтов кружилась голова. Ранним июньским утром после выпускного бала брели мы по набережной Камы, нарядные и усталые, и уже немножко не узнавали друг друга – прощались…
Ты была в модном кримплене и гипюре. На мне безукоризненно сидел модный длинный пиджак с двумя шлицами сзади. Нам пели «Песняры» про Александрину, а «Ариэль» – про белый парус в море: «Верю, что услышишь ты». Блистали «Самоцветы», картинно расставленные на сцене, как шахматы. На них были белые костюмы с аппликацией на широких лацканах, брюки-клёш и – новинка! – туфли на платформе. «Колеса диктуют вагонные, где срочно увидеться нам…». Украинцы (тоже в белых клёшах) пели в том же ритме: «Червону руту нэ шукай вечорами…». Но популярности «Песняров» не превзошел никто.
Молодые люди в те годы отращивали усы подковкой, как у Мулявина, и баки, как у Пресли. Взрослые модницы носили сапоги-чулки – страшный дефицит и дорогущие, заразы. Батник носили приталенный с планочкой, блейзер. Платье-халат на пуговицах, с квадратным воротником. Все приталенное, все в обтяжку.
Джинсы. В 1972 году это уже не мода и не болезнь – сложилась особая, джинсовая субкультура. У нее был свой язык, фольклор (помню анекдот, как богатый грузин, не зная уже, куда девать деньги, вставил себе зуб не золотой, не платиновый – джинсовый!), у нее была своя иерархия ценностей, свои мифы. Люди посвящали свою жизнь джинсам – добыванию их (или подделке) и сбыту. Стоили импортные «трузера» до 250 руб – две инженерских зарплаты. Везли их через Болгарию и другие соцстраны, покупали в «Березке» за чеки, продавали на «балке», вместе с дисками, за рубли – рисковали на каждом этапе. Все это называлось – спекуляция, по фене – фарцовка. Ловили, сажали, общество в целом презирало спекулянтов, а люди по отдельности – охотно пользовалось их услугами. Одно время из областного центра за джинсами ездили в леспромхозы. Те уральский лес меняли за границей на импортную одежду, и наши фарцовщики просекли это дело – ездили за шмотками не в столицы, а в леса.
Телевизор. По телевизору наши играли в шайбу с канадскими профессионалами – впервые в истории. О, то был наглядный урок на тему «их нравы». Профи держались нагло, играли грубо, дрались подло, катались без шлемов и жевали жвачку, задирали наших ребят попусту, – «Нет, такой хоккей нам не нужен», – заключил Николай Озеров, и эта фраза стала крылатой. То ли дело Всесоюзный конкурс артистов балета. В 1972 году в Москве всех победила пермячка, ученица 6-го класса хореографического училища Надя Павлова. Это было приятно. Это было красиво.
Такси: от «Кристалла» до вокзала «Пермь-II» – 50 коп. Студентка универа, опаздывая на лекцию после кино, ловила такси. Имела возможность, – у нас же бензин был дешевле воды! Серьезно: бензин – 7 коп. за
