Что, черт возьми, было на уме у этой женщины, когда она прискакала сюда через сад, вместо того чтобы воспользоваться, как все нормальные люди, главными воротами? И где ее кучер? Где ее кабриолет? Судя по всему, ситуация требовала вмешательства Франклина, и немедленного.
— Джентльмены, на сегодняшнее утро достаточно. Мне нужно срочно идти, — сообщил он, потирая ногу, словно хотел утихомирить вечную подагру. — Почему бы не присоединиться к остальным, вы не против?
И, оставив своих несколько ошарашенных товарищей, Франклин, прихрамывая, покинул библиотеку.
Он не успел — по крайней мере, не успел предотвратить взрыв.
Хромая по ведущей из библиотеки длинной галерее с множеством зеркал и обширных окон, он слышал разносящийся эхом пронзительный крик, источник которого находился в гостиной. Франклин знал: так кричать может только Анна Катерина Гельвециус.
— О, mon Dieu, ou est Franklin? Et qui sont ces dames-la?[129]
Впереди раздался шум. Заговорили разом несколько человек, где-то открыли дверь, потом ее резко захлопнули, и на мгновение все стихло. Морщась от боли, Франклин продолжал шагать по коридору. Внезапно на него буквально налетела Анна Катерина Гельвециус. Растрепанная, в съехавшей набок дурацкой соломенной шляпке, она была настолько возбуждена, что едва не сбила Франклина с ног.
Он взял женщину за руки и промолвил:
— Мой ненаглядный друг… — Но прервался, учуяв исходящий от нее запах. — Какой интересный аромат… Мм, это какие-то новые духи?
Мадам Гельвециус одарила его яростным взглядом.
— Это платье моей доярки! Маскировка, понимаете? — Она постаралась говорить тише. — И еще этот дурацкий мул! Я сто часов тряслась на его спине. И в итоге здесь — полная комната женщин. Вы никогда не принимаете гостей так рано. И так много! Я совсем не хотела сюда вторгаться, но дело, мой друг, не терпит отлагательств…
— Напротив, любовь моя, вы всегда здесь желанный гость, — уверил ее Франклин. — Прошу, разделите с нами ранний обед. — Он еще раз с сомнением посмотрел на наряд мадам Гельвециус и весело продолжил: — Вот только, мадам, вынужден с прискорбием доложить, что у нас нет ни одной коровы, которую нужно подоить. Мы не планировали обедать на свежем воздухе.
— Canaille![130] — воскликнула мадам Гельвециус, в притворном гневе топнув ногой.
— Мадам! Что за словечки? — нахально улыбаясь, упрекнул ее Франклин.
Однако после следующей фразы лицо доктора приобрело такое выражение, будто кроме привычной подагры о себе напомнили еще и камни в почках.
— Это очень срочно. — Мадам Гельвециус перешла на громкий шепот, таясь от любопытных ушей. — Пришло послание.
— Послание! — Франклин едва не закричал в голос. — Тогда нас не должны здесь видеть…
В этот же миг вдалеке захлопнулась дверь библиотеки и по коридору застучали каблуки.
— Это мои друзья, — пояснил Франклин. — Что за послание?
— Оно зашифровано, — широко раскрыв глаза, громким шепотом произнесла мадам Гельвециус.
— Ну разумеется, зашифровано! — раздраженно бросил Франклин и от возбуждения потянул себя за спадающую на плечо косичку. — Говорите же!
Анна Катерина привстала на цыпочки и приблизила рот прямо к уху Франклина, обдав его при этом новой волной «ароматов» скотного двора, впрочем, не таких уж и противных.
— Брат Жак, — сообщила она.
Повисшую тишину нарушали только приближающиеся шаги: друзья месье Франклина вот-вот вывернут из-за угла и обнаружат их здесь, посреди коридора, шепчущихся, словно заговорщики.
— Может, имя? — еле слышно спросил Франклин. — Еще какой-то намек? Или только «брат Жак»?
— Нет-нет, мой друг, — в нетерпении выдохнула мадам. — Это песня.
— Послание — песня? — недоуменно уточнил Франклин.
Однако, когда мадам Гельвециус тихонько напела себе под нос первую строчку, он просиял.
— Ага, все понял. Очень мудро! — Он бесцеремонно хлопнул женщину пониже спины и добавил: — Поторопитесь. Отправляйтесь в гостиную через дальнюю дверь. Ждите меня там.
Мадам, быстро уяснив инструкцию, скрылась в восточном коридоре буквально за мгновение до того, как из-за угла показались Адамс и Джефферсон. Следуя по пятам за Франклином, они вошли в заполненную людьми гостиную, и в эту же минуту в дверях в противоположной стороне комнаты, едва дыша, появилась мадам Гельвециус. Присутствующие здесь гости и члены семейств — все повернулись поприветствовать Бенджамина Франклина. И хотя сердце его стучало в груди, точно индейский ритуальный барабан, он через всю комнату послал своей наперснице ободряющую улыбку. Он совершенно точно знал, что теперь делать.
Бенджамин Франклин обвел взглядом общество, собравшееся, как обычно, за столом на ежедневную послеполуденную трапезу из семи блюд за счет хозяина замка. Сегодня, правда, трапезу правильнее было бы назвать полуденной, хотя это вряд ли имеет особое значение.
За столом сидели люди, которым в скором времени предстояло стать олицетворением прошлого. Первым среди них был владелец этого роскошного замка и миллионер Донатьен ле Рэй де Шомон, маленький и толстенький человечек. У него были особенные причины здесь находиться — он никак не мог оправиться от возмутительного поведения американского Конгресса, который даже не думал расплачиваться с ним за оружие, поставленное ради нужд революции. Место рядом с де Шомоном занимала его красавица жена, по слухам, любовница (как утверждали, изредка) героя американского флота Джона Пола Джонса.[131] Ее соседом с другой стороны был революционный драматург Бомарше, автор великих произведений «Женитьба Фигаро» и «Севильский цирюльник», человек, который больше, чем кто-либо, помог делу американской революции. Мадам Гельвециус устроилась между Франклином и Джоном Адамсом. По другую руку от Адамса восседала его жена Абигейл, которая была раздражена тем, что эта «мадонна Отейская», поддерживая свой дурацкий образ, запанибрата шутит и смеется с ее мужем.
Томас Джефферсон занял место на той половине стола, которую Франклин рассматривал как «будущее». Поблизости расположился семнадцатилетний Джон Куинси Адамс — он буквально боготворил великого соседа и внимал каждому его слову. Здесь же была и сестра Куинси, Абигейл-младшая — девятнадцатилетняя Нэбби Адамс, — которая, судя по всему, совершенно очаровала Темпла, двадцатидвухлетнего внука Франклина. Самым младшим из присутствующих был пятнадцатилетний Бенни Франклин Бэйк, еще один внук Франклина. Рядом с ним находился Эдвард Бэнкрофт, секретарь миссии и, по совместительству, шпион.
После того как подали первое блюдо и слуги удалились, Франклин возвестил зловещим тоном:
— Сейчас здесь собралось тринадцать человек. Дурное число, неизменно напоминающее нам о другой трапезе, когда сидящий во главе стола сказал: сегодня вечером один из вас отречется от меня и один из вас предаст меня.
Мадам Гельвециус украдкой кинула на Франклина суровый взгляд и решила резко сменить тему. Она с самой обворожительной улыбкой взяла ложку, вытащила из чашки с супом кусочек лангуста, положила на тарелку и сообщила гостям:
— В названии этого месяца нет буквы «р». Ни в коем случае не следует есть ракообразных в месяцы, в которых отсутствует буква «р», — можно отравиться.
— Но, дедушка, — воскликнул Бенни Бэйк, совершенно проигнорировав тираду французской дамы, — ты действительно считаешь, что сегодня вечером кто-то от тебя отречется или предаст тебя? Даже если так, это не может быть ни один из присутствующих.
