воспользовались. Тебе что, нравилось колотить в музее эти дурацкие витрины за двадцать баксов в час? Мне лично надоело подпирать двери и проверять долбаные документы.
— Ты не беспокоишься по поводу Липски?
— Да хрен с ним. Он всего лишь посредник. Настоящий покупатель — тот парень из Перу.
— Кстати, как насчет него? Как он отреагирует?
— А что он может сделать? Прилетит в Америку и всю ее прочешет, пока нас не найдет? Нет, он оторвется на Липски, надерет ему хорошенько задницу.
— Ну, судя по голосу, он какая-то важная персона.
— Если тебе интересно мое мнение, то парень просто псих. Наверное, он хочет вернуть ножик, чтобы вырезать дюжину-другую сердец, как делали его предки. Черт, я готов поспорить, что он даже не догадывается о нашем существовании.
— Если он и не догадывается, Липски-то знает. И он станет нас искать.
— Думаешь, он найдет нас на озере Пассумкиг? Я бы с удовольствием посмотрел, как он в костюме от Армани и туфлях ручной работы пробирается по нью-гемпширским лесам в поисках двух парней, которые отправились половить окуней к черту на кулички. — Перотта рассмеялся. — Нет, я бы действительно взглянул на это.
— Помедленней, парень, сейчас будет следующий городок.
Машина пролетела дорожный знак с названием населенного пункта: Уолдо-Фоллс. Чтобы только Воффлер заткнулся, Перотта сбавил скорость до разрешенной на этом участке.
Они проехали мимо вытянувшихся вдоль дороги белых домиков, церкви, пожарного депо, аккуратного сквера с памятником героям Гражданской войны и ржавой пушкой.
— Добро пожаловать в чудесный городок Дилдо-Фоллс, — провозгласил Перотта. — Ты можешь поверить, что люди живут в таком местечке?
— Ну, собственно, могу.
Через минуту они уже покинули городок и снова оказались среди бескрайних северных лесов. Перотта собирался вдавить акселератор в пол, но вдруг притормозил и закричал, указывая пальцем за окно:
— Господи, ты только посмотри! Мы как будто попали в прошлое.
Возле уходящей в сторону грунтовки в луже стоял побитый автобус «фольксваген». Борта его были разрисованы пацифистскими «куриными лапками», феминистической символикой, листиками каннабиса и яркими психоделическими цветками. На водительском сиденье курил мужчина с длинными засаленными волосами. Он меланхолично проводил «форд» глазами.
Перотта дважды нажал на клаксон.
— И зачем ты это сделал?
— А ты не заметил стикер у него на бампере? «Просигналь, если ты за аборты». Эй, а я как раз сторонник абортов. Поставь передо мной девчонок рать, и я буду выбирать, — захихикал Перотта.
— Почему бы тебе просто не прилепить к стеклу табличку с надписью «Отвратительный музейный воришка удирает в лесную хижину»?
— Эй, ты это о чем?
— А я о том, что ты, блин, в каждом городе, через который мы следуем, всячески привлекаешь к себе внимание.
— Слушай, может, ты успокоишься? Если ты еще не понял, все кончилось. Мы это сделали. Хватит ныть, наслаждайся лучше отпуском. Когда ажиотаж утихнет, мы подумаем, как нам сбыть ножик, или расплавить, или еще что. Ну а пока мы едем на рыбалку.
Воффлер тяжело вздохнул. Лицо его посерело.
— Я не очень-то силен в этом занятии.
— Ничего, к следующему разу наберешься опыта.
— Не будет никакого следующего раза.
Проселочная дорога долго петляла между мрачными деревьями и неожиданно вывела к озеру, окруженному со всех сторон тсугами. Перотта сбавил скорость. Арендованный деревянный домик с покатой крышей над крыльцом находился справа от дороги. Усыпанная иголками тропинка бежала к заваленному валунами берегу и какому-то скособоченному причалу. В сгущающихся сумерках абсолютно неподвижная вода в озере казалась черной.
Перотта заглушил двигатель и выключил фары. Некоторое время они молча сидели в машине, слушая, как тикает остывающий мотор. Единственным звуком помимо этого было ровное жужжание насекомых на улице. Наконец Перотта и Воффлер выбрались из «форда», взяли сумки с личными вещами и продуктами и направились к домику.
Внутри оказалось холодно и пахло плесенью. Мебель была укрыта пыльными чехлами и вся усеяна дохлыми мухами. Воффлер придал домику более или менее жилой вид, а Перотта тем временем приготовил целую кастрюлю макарон с томатным соусом и свежим базиликом. После ужина друзья разожгли огонь и, устроившись перед ним, наполнили бокалы виски «Чивас ригал». Жертвенный нож туми лежал на кофейном столике. Отблески пламени играли на его золотой поверхности; рубиновые глаза древнего божества ярко сверкали и казались живыми.
— Чувствуешь себя получше? — поинтересовался Перотта.
— Почти.
Перотта кивнул на нож.
— Как думаешь, сколько бьющихся сердец вырезали этим ножом?
— Нужно его спрятать.
— Подожди, давай еще немного полюбуемся.
Они погрузились в молчание. Перотта отхлебнул виски, наслаждаясь разливающимся по телу теплом. Вот они сидят здесь, в этом домике, в четырехстах милях от Нью-Йорка, в лесной глуши, где никому и в голову не придет их искать. В камине весело потрескивают и брызгают искрами дрова. Перотта удовлетворенно вздохнул.
Вдруг раздался тихий — буквально на пределе слышимости — стук в дверь. Перотта от неожиданности так перепугался, что пролил половину бокала себе на колени.
— Какого черта…
Воффлер был уже на ногах. Он быстро схватил артефакт, засунул обратно в чехольчик и скрылся в ванной комнате. Перотта сбоку подкрался к окну, прижался к стене, приоткрыл занавеску и осторожно выглянул наружу.
— Кто там? — спросил Воффлер приятеля, выходя из ванной.
— Никого. Там никого нет. Что ты делал в ванной?
— Спрятал эту штуку в бачок.
Перотта направился к двери. Взявшись за ручку, он несколько секунд помедлил в нерешительности, затем открыл дверь и шагнул на крыльцо.
Тсуги мрачной стеной столпились вокруг домика, их ветви тихонько вздыхали, качаемые ночным ветерком. Поверхность озера бархатно мерцала в лунном свете.
Перотта вернулся в комнату и внимательно посмотрел на приятеля.
— Ты ведь тоже слышал стук, да?
— Ну, это очень напоминало стук.
Взяв салфетку, Перотта промокнул мокрое пятно на брюках.
— Может, ветка или типа того?
Они снова расположились возле камина. Перотта отпил виски, но прежняя расслабляющая атмосфера испарилась.
— Сколько, по-твоему, нам придется торчать здесь? — наконец подал голос Воффлер.
— Понятия не имею. Три недели, может, четыре.
— Надеешься, что к тому времени все успокоится?
— Так или иначе.
— Что ты имеешь в виду?
