было глушителя, и Лиз заключила, что Оленков не собирается таиться.
— Вы надеетесь выйти сухим из воды, — озвучила она свою догадку. — Бьюсь об заклад, полиция обнаружит, что и в моей квартире все перевернуто вверх дном. Стало быть, вы сможете дать им такие показания: я взяла с собой «глок» для обороны, поскольку каким-то образом обнаружила, что за мной следит Олег Оленков — он не смог отомстить моему отцу и теперь охотится за мной.
Постепенно Лиз начала понимать, что и письмо, и рассказ предназначались и для нее тоже.
Довольный тем, как сложилась задуманная операция, Оленков хихикнул.
— Вы угадали. Дочь стала достойной заменой отцу. Конечно, вам придется защищаться. И в итоге — какая досада! — вы с Дмитрием убьете друг друга. Поверьте, я буду очень убедителен перед полицией.
По спине Лиз скатилась струйка пота.
— Но ведь прошло столько лет! Все уже давно забыли про тот случай.
— Я не забыл! Я тогда чуть не умер. Два года я провалялся в больнице. А когда наконец вернулся на службу, меня понизили в звании из-за того, что Гарницкий сбежал. С карьерой было покончено. Вся жизнь пошла под откос. Надо мной смеялись!
Любому психологу известно: больше всех склонны к проявлению насилия люди, которых отвергли, оскорбили, унизили, сбросили со счетов. Такой человек начинает ощущать себя никому не нужным, незначительным и полным ничтожеством и пытается доказать всему миру обратное. Оленков, очевидно, страдал комплексом неполноценности и потому был опасен, как гремучая змея. В то же время порой он мог действовать иррационально и в ущерб своим интересам. События вечера подтверждали это — в рассказе о давних событиях Оленков выставил самого себя самонадеянным и не слишком умелым оперативником.
— Но вам нечего стыдиться, — попыталась успокоить его Лиз.
— Я все делал правильно! Это ваш чертов отец…
Тут в дверь постучали. В небольшой квартире стук показался грохотом отбойного молотка.
Проворно вскочив, Оленков бочком прошел к двери, тихонько отпер замок и вернулся на место. Все это время он держал Лиз на мушке. Усевшись обратно в кресло, он перевел на нее ствол «смит-вессона», а «глок» направил на дверь и крикнул:
— Войдите!
В открытую дверь ворвался поток свежего воздуха с привкусом соли. Горевшие на сером ночном небе звезды осветили стоящего на пороге человека.
— Лиз Сансборо? — произнес он с русским акцентом. — Я получил записку с просьбой прийти…
Тут он заметил пистолеты. Кроткие голубые глаза потемнели от страха. Квадратные плечи дернулись, будто мужчина собирался бежать.
Лиз узнала его — историк из Университета штата Айова, лет примерно пятидесяти. Одет в легкие брюки из китайки и желто-коричневую вельветовую куртку. У него было невыразительное усталое лицо и большие руки. Неужели это Дмитрий Гарницкий?
— Даже не пытайтесь, — предупредил Оленков. — Вы не успеете сделать и шага, как я пристрелю вас. Входите и закройте дверь.
Помявшись немного в нерешительности, Дмитрий осторожно переступил порог и, не сводя глаз с Оленкова, носком теннисной туфли захлопнул дверь. Страх на время сменился замешательством.
— Кто вы? Что вам надо? — спросил Дмитрий, мельком взглянув на Лиз.
— Не узнаете меня?
— Возможно, голос.
Оленков громко захохотал.
— Я тоже не сразу узнал вас — только когда увидел вашу походку. Важное правило: никогда не забывай, как человек ходит. — Он внимательно присмотрелся к Гарницкому. — В ЦРУ о вас хорошо позаботились. Мне тоже сделали пластическую операцию.
Своим поведением Оленков точно подтверждал предположение Лиз: у него явно имелся комплекс неполноценности. Сейчас все его внимание было устремлено на Гарницкого. Он упивался своим положением, смаковал каждое слово, наслаждался производимым эффектом. Это-то ей и требовалось. Лиз быстро обвела глазами комнату в поисках оружия и остановила выбор на массивной напольной лампе, находившейся позади маленького столика, как раз между ней и Оленковым.
Казалось, Дмитрий совершенно пал духом.
— Олег Оленков. — Он возвысил голос. — Ах ты, мерзавец! Где Нина? Ты ничего ей не сделал!
Хозяин квартиры снова рассмеялся.
— У меня есть для тебя кое-что поинтереснее. Это Лиз Сансборо, дочь Хищника. Помнишь Хищника, своего спасителя?
В надежде, что Гарницкий догадается о ее намерениях, Лиз наклонилась к лампе. Правым локтем она оперлась на подлокотник кресла. Из такого положения легко будет в нужный момент вскочить, взяться обеими руками за лампу и обрушить ее тяжелую ножку на голову Оленкова.
Однако Дмитрий никак не отреагировал на ее приготовления. Он посмотрел прямо в глаза бывшему кагэбэшнику и заявил:
— Хищник не спасал меня. Это все твоя тупость.
Дальнейшее произошло в считаные секунды. Оленков резко выпрямился, будто его ударили по спине плетью. Не вымолвив ни звука, он взглянул на мужчину, потом на женщину и прицелился из обоих пистолетов сразу.
Тут Лиз протянула руки и схватила лампу. Оленков уловил ее движение, пригнулся и начал стрелять. Комната наполнилась грохотом и дымом, а железная ножка с силой опустилась на его голову. Лампа выскочила из рук Лиз и тяжело грохнула на пол; абажур откатился в сторону. По левой щеке Оленкова потекла кровь.
Бок Лиз взорвался болью. Она была ранена. Пока убийца тряс головой, пытаясь прийти в себя, женщина вырвала у него пистолет. Но вдруг у нее закружилась голова, и, тяжело хватая ртом воздух, она упала обратно в кресло.
Напротив нее к стене тяжело привалился Гарницкий. Из раненого плеча струилась алая кровь. Широко распахнутые глаза светились каким-то неземным светом, будто он только что очнулся от долгого кошмара. Изрыгая поток русских ругательств, Гарницкий кинулся на врага.
Оленков уже поднимал «глок», но в этот момент Лиз ухитрилась пнуть его ногой по пальцам. Пистолет отлетел в сторону. Рука безвольно поникла.
Ребрами обеих ладоней Гарницкий ударил Оленкова по плечам. Кресло из-под Оленкова вылетело, и мужчины рухнули на пол. Оказавшись сверху, Гарницкий надавил коленом на грудь противника, пригвоздив того к полу, и сжал его шею своими могучими ручищами, словно тисками.
Бывший чекист попытался кулаком достать Гарницкого, но тот увернулся от удара и только усилил хватку. Оленков отчаянно вцепился в руки противника, намертво стиснувшие его горло. Он задыхался. Лицо налилось кровью и постепенно приобретало багровый оттенок. С него градом лил пот.
Сражаясь с болью в раненом боку, Лиз выдохнула и с усилием сосредоточилась на Гарницком. Перед ней был человек, многие годы живший в страхе за судьбу жены и копивший в себе ярость, человек, с ненавистью смотревший прямо в глаза Оленкова. Рот Дмитрия кривился, он вновь начал сыпать проклятиями. Тем временем руки все сильнее сдавливали горло врага. Гарницкий оторвал шею Оленкова от пола — голова того безвольно закачалась — и, увидев налившиеся кровью глаза, громко захохотал.
Лиз заставила себя приподняться в кресле, положила руку с пистолетом на подлокотник и прицелилась Гарницкому в висок.
— Остановитесь! Отпустите его! Теперь он ничего нам не сделает.
Но Гарницкий не реагировал. Осатаневший русский продолжал душить соотечественника, грудь которого судорожно вздымалась и опускалась.
— Да прекратите же, Дмитрий, черт бы вас побрал! Пусть его арестует полиция! А вы сможете поехать в Москву. Вернуться к Нине.
Услышав имя жены, Гарницкий напрягся. Поток ругательств обратился в бормотание. Однако он продолжал крепко сжимать горло противника и надавливать коленями на грудь. Оленков закрыл глаза, но, судя по хриплому дыханию, был еще жив. Эти звуки подсказали Лиз, что конец, возможно, близок. Насильственной смертью умерли ее муж, мать и многие коллеги по работе. Приходилось только удивляться,
