— Предлагаю вам прийти еще на один сеанс. Или на два. Чтобы мы могли убедиться: вы готовы к любой информации, какой бы она ни была.
Люси моментально уловила в моих словах скрытый смысл. Она вся вжалась в спинку стула и приняла оборонительную позу: плотно скрестила ноги и отвела взгляд в сторону.
— С предыдущим психоаналитиком мы проводили сеанс регрессивного гипноза, — заявила она, — и не обнаружили ничего такого.
— Чего такого, Люси?
— Изнасилования.
— Но вы могли просто похоронить в памяти неприглядные факты.
— Неприглядные факты. — Глаза ее увлажнились, а голос задрожал от гнева, хотя она и несколько сбавила тон. — Фрэнк Миллей не насиловал меня.
— Хорошо.
— Вот не надо этого «хорошо», доктор. Такое я бы не забыла. Это точно.
Я кивнула и вздохнула. Дольше задерживать пациентку я не могла.
— Вы что-то потеряли и ищете, и это что-то непосредственным образом связано с вашей способностью чувствовать. Если вы сможете найти это в реальном мире — скорее, чем в моем кабинете, — или с помощью другого психоаналитика… да-да, Люси, тогда у вас появится шанс вылечиться.
— Юридическая фирма Баскома, Оуэна и Миллея.
— О, я могу услышать Фрэнка Миллея?
— Конечно, — ответил приятный женский голос. — Как вас представить?
— Передайте, что звонит старый друг. Я, правда, не уверена, что он вспомнит меня. Мое имя Люси Делри.
— Подождите минуточку.
С одной стороны, это было слишком просто, а с другой — невозможно. Пока доктор Сноу не посоветовала искать Фрэнка Миллея целенаправленно, Люси вела бессистемный поиск: читала в газетах статьи об открытии выставок или заглядывала в галереи, если вдруг представленные там работы казались смутно знакомыми. Она и помыслить не могла, что уличный художник способен забросить первое страстное увлечение и посвятить себя какому-то другому занятию. Точно так же ей никогда прежде не приходило в голову набрать «Фрэнк Миллей» в поисковой системе Google.
Спустя пару секунд ее старания увенчались успехом.
Юрист из Сан-Франциско.
Быть не может, что это тот самый человек из ее прошлого. Однако надо позвонить и выяснить. Надо убедиться.
— Фрэнк Миллей слушает.
На мгновение слова застряли у Люси в горле. Но, испугавшись, что Миллей просто повесит трубку, если она так и будет молчать, девушка взяла себя в руки и заговорила:
— Это вы были художником в Нью-Йорке?
Теперь замолчали уже на том конце провода.
— Не то чтобы художником. Просто рисовал. Да, это я. Прошу прощения, — нерешительно прибавил мужчина, — секретарша назвала ваше имя, но я…
— Люси. Люси Делри. Я была маленькой тогда…
— О боже, — выдохнул Миллей. — Маленькая Люси. Ну конечно. Сколько вам тогда было?
— Семь. А сейчас мне тридцать.
— Тридцать? Господи, это невероятно.
— Вовсе нет, если вам сейчас около пятидесяти. Должно быть так.
Люси не смогла сдержать приглушенный нервный смешок. Это был его голос. Она бы узнала его где угодно. Разве что он приобрел непривычную серьезность, некую взрослость, что, очевидно, было связано с его нынешним родом занятий.
— Так вы теперь юрист? — осведомилась она.
— Только последние двадцать лет, — уточнил Миллей. — Вау, Люси. — Казалось, он не знает, как себя вести. — Вы искали меня?
— Ну, в общем, да. В Google.
— Но… чем вы занимаетесь? Где вы?
— Я дома, все там же, в Нью-Йорке. Я… э-э-э-э… — Не так-то просто было объяснить, чем именно она занимается. — Я фотограф, — сообщила она наконец.
— Ну хоть кто-то по-прежнему причастен к искусству, — обрадовался Миллей и после затянувшейся паузы неуклюже промолвил: — Приятно слышать.
— Э-э-э-э… да.
На минуту воцарилась тишина, затем Люси неожиданно для самой себя произнесла:
— Послушайте, мистер Миллей.
— Просто Фрэнк, хорошо?
— Хорошо, Фрэнк. Так получилось, что на следующей неделе я еду в Сан-Франциско по делам. Давайте встретимся? Может, позавтракаем или еще что? — Почувствовав в его молчании нежелание, Люси поспешно продолжила: — Я не буду винить вас, если вы откажетесь. Но вы не подумайте ничего такого. Я не какая-то там вертихвостка и не стану донимать вас звонками или еще как… Просто я до сих пор не могу забыть, какое впечатление производили на меня ваши картины. Стоит мне вспомнить о них, и снова всплывают те ощущения. Это… это так много для меня значит. Понимаете, я уверена, что должна вас увидеть.
На этот раз молчание затянулось надолго, затем Миллей сказал:
— Я женатый человек, и у меня трое детей. Вряд ли моя жена…
Он не закончил фразу.
— Пожалуйста, — настаивала Люси. — Ей не нужно знать. Но это так важно. Мы должны пообщаться, только и всего.
— Кстати, Люси, я ведь больше не рисую. Двадцать лет не притрагивался к кисти.
— Нет, тут другое. Дело лично в вас, в том, каким вы были. — И, запутавшись в собственных мыслях, Люси прибавила: — И не только в этом.
— Пожалуй, нет, — сомневался Миллей. — Нет.
Он затих, и, когда наконец заговорил, голос его существенно изменился: в нем отчетливо сквозила эта «взрослость».
— Ладно, я выкрою время. Когда вы прилетаете?
В последующие пять дней Люси не спалось.
Буйство красок с картин Фрэнка Миллея настойчиво проникало в сны и раз за разом будило ее. Чаще всего ей снилась та полоска воды холодного грязно-синего цвета под холодным небом, и она просыпалась. Как ни странно, в поту. Испытывая вожделение.
Во сне действие всегда происходило в одном месте: в комнате Миллея без единого окна. Помещение представлялось Люси чревом, заключенным в холодную грязно-синюю оболочку, — река, как он изображал ее на картинах, бежала и бежала по стенам над кроватью.
Только сон не имел смысла. Люси никогда не была в спальне Миллея. И никогда не видела его кровать.
Но какая-то причина должна была существовать.
Последний сон отличался от предыдущих. Вначале она ощутила то ли запах плесени, то ли сырой земли или животного и заметила яркий свет в конце темно-зеленого туннеля. Она повернулась, прошла через красную дверь и внезапно очутилась в грязно-синей комнате Миллея. Люси почувствовала, как трутся друг о друга ее оголенные бедра, и обнаружила, что на ней нет и следа одежды. Она стояла на каком-то золотом ящике, а Миллей писал ее, хотя Люси видела лишь торчащую над холстом голову художника. У него была светлая борода, и она почему-то выглядела мокрой. Он без умолку тараторил; его низкий голос, казалось, отдавался эхом в ее костях, так что Люси ощущала слабость в теле. Обойдя картину, он
