– Вряд ли.
Судя по голосу, ссориться ей уже не хотелось. Она выглянула в окно и взяла чайную ложку, чтобы насыпать сахара.
– Нужно дать таблетки твоему отцу. Их нужно принимать регулярно.
– Я сам отнесу ему таблетки.
– Ты знаешь, где они лежат?
Норт не ответил.
А мать вдруг задала совсем другой вопрос.
– Не понимаю,– сказала она.– Как ты догадался?
Шкафчик с лекарствами был в ванной, за зеркалом над умывальником. Норт сразу нашел бета- блокаторы среди пакетиков и коробок с другими лекарствами.
Он открыл коробочку и выудил пару таблеток. Но не сразу закрыл крышку.
«Портер говорил, что они останавливают воспоминания».
Оставалось спросить себя: действительно ли он хочет, чтобы воспоминания прекратились?
Может ли он позволить себе отказаться от ответов, которые таятся в этих воспоминаниях?
Норт поежился, глядя на свое отражение в зеркале,– оттуда на него смотрело лицо подозреваемого в деле, которое он расследовал. Бледная кожа туго обтягивала восковое лицо. На щеках блестели капли пота и дождя, а на лбу выросло два острых, толстых, блестящих черных рога.
Бык больше не таился в нем. Он стал им.
Дрожащими руками Норт достал из коробочки еще несколько таблеток, но не положил в рот. Он сунул их в карман, пообещав себе, что не проявит слабости.
Выражение лица в зеркале показывало, что он не очень-то верит в свое обещание.
Потом Норт взял таблетки для отца и пошел обратно на кухню. Прихватив кофе и булочку, он понес их отцу, в сарай с инструментами.
У отца была легкая открытая, улыбка, она всегда успокаивала Норта и настраивала на беззаботный лад. Но только не сегодня. Отец держал в руках раскрытую газету и выбирал лошадей, чтоб сделать ставки.
– Похоже, твое барбекю подмочил дождь,– сказал Норт.
– Ты про то, что с неба чуток капает? С матерью разговаривал? – Сильный бруклинский акцент отца сегодня почему-то казался особенно заметным.
– Да.
Отец покачал головой и покрутил настройку маленького радиоприемника.
– Забавная штука – жизнь.
«С этим не поспоришь».
– Знаешь, кого я вчера видел? Паренька Билли Мида,– продолжал отец.
Норт его не знал.
– Да знаешь ты его. Эдди Мид. Его папаша жил рядом с монастырем Святого Альфонса на Яве. Мы вечно играли там – и в футбол, и в волейбол, и во всякие там прочие болы… Кричали монашкам: «Эй, сестричка! Кинь мячик обратно! Ну, пожа-а-алуйста, кинь мячик обратно!»
Норт хотел сказать, что это было до его рождения, но сейчас это не имело значения.
Отец отхлебнул глоток кофе, которое ему нельзя было пить, и проглотил бета-блокаторы. Потом сказал:
– Ну, нас была целая толпа. Считай, банда. Билли жил в такой многоэтажке для железнодорожников, на верхнем этаже. В одном квартале от Астрала и в одном квартале от Ист-Ривер. Чики жил на улице Дюпон. Шульци там, на Кингсленд-авеню, и это было круто, потому что мы все тогда ходили к Ральфи. Это был такой махонький магазинчик, просто дыра в стене, где продавали конфеты. Возле Нассау-авеню, рядом с пивной Джерки. Желейные конфеты по два цента и батончики «Дикси», потому что моя тогдашняя девчонка собирала их обертки с портретами кинозвезд.
Норт не имел ни малейшего представления, о чем рассказывал отец. Но это было не важно. Эти воспоминания были такими невинными по сравнению с его собственным кошмаром и, что подозрительно, никак не соотносились с темными пятнами на репутации отца, о которых говорила мать.
Может быть, с воспоминаниями всегда так?
«Можно выбирать те воспоминания, которые хочется помнить? »
– Знаешь, в доках тогда вообще непонятно что творилось.
«В пятидесятые».
– Грузовые корабли приходили к нам со всего мира. Мы ходили к кораблям, которые возили бананы, и выпрашивали бананы у грузчиков. А потом продавали их и просаживали все деньги на Игл-стрит, где тот старик держал велосипедный магазин. Он еще сдавал мотоциклы напрокат, по двадцать пять центов за час.
