Ген вспомнил, что случилось в музее. Тот день наполовину стерся из памяти, подернулся мутной дымкой нереальности.
– Не уверен.
– А полиция уверена. Ты роешься в архивах так рьяно, словно охотишься за кем-то.
«Норт! Мы искали человека по имени Норт…»
«Норт умер? Мы искали его?»
«Я просил его о помощи».
– Это Америка. Когда убийство мешало людям с такими деньжищами? Если я вам нужен, вы сможете легко решить эту проблему.
– Значит, ты убил его,– не унимался Саваж.
– Я никого не убивал. Но хочу убить.
Услышав это, Саваж рефлекторно сделал шаг назад. И дернул шеей, словно воротник душил его.
– И кого же?
Ген неуверенно побарабанил пальцами по столу. Толпа личностей в голове мешала ясно мыслить, но желание убить кого-то было ярким и непререкаемым.
– Пока не знаю,– ответил Ген, недобро глядя на ученого.
Книга четвертая
Кровь, живущая в воспоминаниях, склеивает века.
По дороге в лечебницу
Во-первых, он попросту боялся засыпать, а во-вторых, не мог заснуть. Боялся того, что может увидеть, того, что может сотворить. Норт не хотел, чтобы безумие вырвалось наружу, когда он неспособен его контролировать.
«Никаких быков!»
Он уставился на шероховатую поверхность стены, по которой гуляли тени деревьев, складываясь в причудливые пятна Роршаха.
«Никаких быков? Неужели я произнес это вслух?»
Он слышал отдаленное ворчание в темноте. Слышал ли его бык?
Норт лежал на боку, вцепившись обеими руками в подушку, словно утопающий в соломинку.
Глаза болели, будто засыпанные песком. Усталость достигла предела, но предел – вещь относительная.
Тиканье часов на стене отсчитывало меру его отчаянья, мгновение за мгновением. Он чувствовал это всеми клеточками тела. Каждый щелчок превращался в нить и вплетался в невидимый бич, терзавший изможденного детектива.
Тело жаждало покоя и отдыха. Но сознание противилось.
Сна нет.
«Интересно, как это – быть безумным?»
Руки, лежавшие на рулевом колесе, были бледными и влажными. На лбу выступила испарина, из носа текло. В зеркале заднего обзора Норт видел, что его глаза покраснели и воспалились.
«Следи за дорогой. Не хватало врезаться в дерево».
Через полтора часа после утомительно монотонного движения по шоссе показался знак на Покипси. Когда лес вокруг дороги стал гуще, Норт увеличил скорость «лумины» с пятидесяти пяти до девяноста миль в час. Карта лежала на пассажирском сиденье, время от времени он сверялся с нею.
Музей был расположен к северу от города, его содержал Гудзонский психиатрический центр. У Норта был номер телефона научного руководителя, местного практикующего психолога, но дозвониться так и не удалось. На третий раз повезло: в трубке раздался строгий официальный голос.
– Посетить музей можно по предварительной договоренности.
– Что это за музей, если туда пускают по договоренности? – спросил Норт дрогнувшим голосом.
– Наш.
Детектив проехал через перекресток и повернул в сторону центра города.
– И когда мне можно будет подъехать?
Он услышал, как зашуршали страницы,– видимо, секретарь листал ежедневник.
– Полагаю, что подойдет следующий вторник, с девяти до десяти утра.
– Я буду через час.
Норт отключил телефон и сосредоточил все внимание на том, чтобы попасть трубкой в карман и не промахнуться.
В Покипси все еще царила великая депрессия. Главная улица, петляя, поднималась от реки Гудзон до центра города, который отличался от остальных районов множеством магазинов и прогулочными аллеями. Норт медленно ехал вперед, отыскивая путь от Фултон-стрит до Чене-драйв, и окружающее запустение
