В серых глазах мерцали огоньки тревоги и любопытства, и смутное беспокойство рассеялось совсем, Айсен легко рассмеялся:
- Нет! Князю Тэнеру будет достаточно сказать правду, что мы задержались из-за тяжелой болезни друга. У Фейрана вообще племянник на днях стал отцом раньше времени, но он говорит, что ребенок здоров, а следующая беременность у Амелии пройдет легче… Князь же резкий, жестокий иногда, и весьма своеобразный человек, но пока он в Фессе - суд нам не грозит: по его кодексу чести, перед Фейраном у него долг жизни. Что касается наших отношений, то… у них в роду есть очень интересная и красивая легенда о том, что его предок, будучи к тому же звездочетом и волшебником, однажды связал с собой ифрита, заключив его в смертное тело юноши. Их связь была в том числе плотской и многими осуждалась в клане, однако в годину усобиц, когда даже сам князь оказался в плену, юноша-ифрит заставил всех признать его командиром, спас вначале сыновей-наследников, а затем и весь род с женщинами и детьми, и легендарную крепость. В их традиции любая подобная связь, тем более школы и серали жестко осуждается, как распущенность и разврат, но если она все же случилась и выдержала отпущенные судьбой испытания, то считается волей Создателя. Чем-то потусторонним… Хороший сюжет для поэмы? - озорно закончил молодой человек.
- Очень! - согласился Равиль, зачарованно выслушавший сказку, и не успел собраться перед внезапным напряженным вопросом.
- Пожалуйста, скажи честно! Ты правда так ничего и не помнишь?
Юноша вздрогнул, глубоко вздохнул, понимая, что выдал себя своим предшествующим вопросом о Фессе, но… это же Айсен!
- Почему же, - отозвался он, отводя взгляд в сторону, и признался, - помню! Только… все как в тумане, и голова начинает очень сильно болеть.
Равиль бездумно потер ноющий висок пальцами.
- Тогда не думай! - Айсен с неожиданной силой сжал его ладонь. - Не мучай себя еще и сам!
Аромат буйно цветущих роз заглушил повисшее молчание. В этот момент несколько рассеянный взгляд музыканта упал на маячившую во дворе крепкую фигуру Ожье, и с губ сорвалось невольное:
- А он?!
Равиль проследил за его взглядом и усмехнулся: он так настойчиво спрашивал любит ли его мэтр… Нет, не любит. Если бы любил, ты бы не спрашивал! Он ответил так же честно, как и до того:
- Чтобы любить, не обязательно быть любовниками! К тому же, нельзя мне больше, сам слышал, что говорил Фейран…
- Равиль!!! - даже в груди сдавило. - Не руби так, с плеча! И «нельзя», наверняка только пока ты полностью не поправишься.
- Ты прекрасно знаешь, что полностью - я уже не поправлюсь никогда, - ровно уронил юноша, и улыбнулся тихо. - Не волнуйся, и я, и тетя подробно говорили с Фейраном. Он четко объяснил, что мне нужно будет пить, что лучше есть, и чего следует избегать… Он и правда гениальный врач, и хороший человек. Тебе повезло… А я… Я больше не хочу!!!
Равиль проводил опустевшим взглядом бархатный кот на широких плечах, и Айсен не нашелся, что возразить, не говоря уж о том, что нужно ли…
На прощание Фейран оставил свиток с подробными указаниями, исполняя которые можно было если не избавиться от угрозы совсем, то по крайней мере отвести беду. Все, что было в его силах он сделал, прочее же оставалось в воле провидения. Зная, что им вряд ли еще когда-нибудь доведется увидеться, юноши крепко обнялись, но то, что происходило - было правильно, ведь жизнь состоит не только из встреч, но и из расставаний. Как выздоравливающий после тяжелых переломов человек рано или поздно должен отбросить костыли, так и Равиль был прав в том, что ему необходимо набираться сил не только в самом прямом смысле. Решимости юноше было не занимать, а поддержку семьи не заменит даже самый чуткий и верный друг.
Печаль мешалась с надеждой на лучшее, а лекарю и музыканту предстояло проститься еще с разросшимся семейством Керров, так что слез и объятий на их долю грозило выпасть еще не мало! Молодые люди прощались друг с другом с улыбкой, Фейрану досталась пылкая благодарность от всего семейства, заставившая улыбнуться даже его, и заверения в вечной признательности. За всей этой сценой из окна наблюдал мэтр Грие, и Айсен все же спросил:
- Быть может нам задержаться еще немного, пока вы тоже не будете готовы к дороге?
- Не стоит, - Равиль покачал головой. - Спасибо, я правда справлюсь!
- Верю! - молодой человек пожал не дрогнувшую руку.
Равиль долго провожал их глазами, но грусть в самом деле была светлой. А вот справляться пришлось совсем не с тем, о чем думали оба юноши - с памятного разговора, Ожье больше не настаивал на объяснениях, своей помощи, не делал безумных подарков, хотя держался поблизости мрачной тенью, и к облегчение оттого, что его решение относительно будущей жизни понято правильно и уважаемо, все же щедро разбавляла горчащая боль. За эти последние дни юноша передумал столько, что снова едва не оказался на пороге приступа, но только попросил ускорить отъезд.
Несмотря на беспокойство, Хедва не протестовала против такой спешки: как бы спокойно внешне она не отнеслась к отношениям Фейрана и Айсена, руководствовалась она скорее признательностью. Они спасали ее мальчика, помогали ему выжить, подняться на ноги, придти в себя и войти в нормальную жизнь. Их противоестественная связь оказалась даже на руку, очевидно примиряя Равиля с прошлым. Но, наступает момент, когда прошлое, следует оставлять в прошлом. И уж конечно, постоянное присутствие мужчины, который совершенно ясно желал вернуть Равиля обратно, да и просто желал - не могло не быть тягостным, если не опасным! Она не возмущалась, и ничем не выказывала неодобрения, не желая оттолкнуть от себя племянника неосторожным словом, однако испытывать облегчение от его решения и посылать Господу полные радости благодарные молитвы - это никоим образом не мешало.
Они покинули утопающий в розах дом самым ранним утром, с обычно молчаливой поддержки Давида скрыв приготовления. Равиль не удержался, и все-таки сорвал один из цветков - цвета рассвета, пышные лепестки которого переходили из бледно-розоватого, в ярко-золотой, - бережно уложив его в свою неизменную шкатулку.
У общины свои пути и дороги, и Равилю еще предстояло узнавать этот новый для него мир, но страха не было. Он знал, что поступает верно, и даже если человек, которого он оставлял позади, смог бы убедить его в своей любви, юноша поступил бы так же, потому что нельзя построить любовь на костях и обломках уже сразу двух семей!
Ну а то, что осталось в сердце - не отнимет никто.
Эпилог.
Почти год спустя.
На изящно изогнувшемся через канал мостике, опустив тонкие ладони на кованные перила, стоял молодой человек. Он был одет достаточно просто, в темные неброские цвета, но качество ткани и кроя, выдавали придирчивому взгляду, что он вряд ли нуждается в средствах. Ниспадающие из-под плоской шапочки каштановые кудри мягко обрамляли лицо с четкими, вдумчиво-одухотворенными чертами. Оно казалось болезненно бледноватым, но вполне возможно, что это была всего лишь игра теней и света в приближающихся сумерках. Дымчато-серые с едва уловимыми золотистыми искорками глаза бездумно следили за мельтешением праздничной толпы на площади, но едва ли различали, обращенные скорее вглубь себя или же на нечто видимое ему одному.
Молодой человек вздохнул, зябко повел плечами от сырости, не понимая, зачем он вообще вернулся с виллы в Венецию, и оттолкнувшись от перил развернулся к спуску с моста… Он замер.
Там, на тротуаре, прожигая его почти безумным взором, стоял более чем высокий и крепкий мужчина:
- Лисенок…
Молодой человек отмер и ровным шагом двинулся навстречу, хотя по его лицу не заметно было, что обращались к нему.
- Рыжик! - мужчина с надеждой вглядывался в это отрешенное лицо. - Знаю что не веришь, но я ведь люблю тебя! Жить не могу, только тебя вижу!!! Прости за все, что не сделал…
Не сбавляя, но и не убыстряя шагов, глядя прямо перед собой, молодой человек прошел мимо, и
