- Да!! - синие глазищи засияли при мысли, что он может быть чем-то полезен такой потрясающей, изумительной, невероятной женщине, как мадам Мадлена.
- Тогда иди завтракать, а я буду ждать тебя, - она направилась к двери.
Его будут ждать?!!! Не говоря уж о том, что этот вневременной завтрак сильно смахивал на ужин - метр Кер пришел часом позже, чем спустился Айсен.
Мадам была так добра, так внимательна к мелочам, о которых сам он и не вспомнил бы! Одновременно страшило и умиляло, когда она говорила:
- Обживись пока, а потом уж найдем, чем тебя занять…
Это обнадеживало, означая, что у него будет некое дело, а не только участь игрушки-украшения.
- Спасибо, Мадам… - именно так: с большой буквы!
- Спасибо, Метр! - Филипп тоже о нем не забывал.
- Благослови тебя Бог, дитя!
Говорить этим людям спасибо Айсен не уставал никогда, лишь сейчас осознав, чего он оказывается был лишен всю свою жизнь. Чем теперь с ним запросто поделились.
Думал ли он, мечтал ли, что его однажды просто полюбят? Ни за что, ничего не требуя и не отбирая взамен - бескорыстно! Что можно обнимать не только без похоти, но и без страсти - а чтобы лишь успокоить, утешить… Что кого-то будет искренне тревожить, что у него на душе, волноваться о его здоровье - ни почему, просто потому, что он есть. Впервые он в полной мере прочувствовал, что значит относиться по-доброму!
Он не сразу вообще смог придти в себя - уж слишком отличалась действительность от того, что он мог ожидать… К тому же, в первый день он был слишком напуган, что бы понять, а после уже не сразу нашел в себе силы поверить!
Метр Кер для юноши давно был сравним разве что со святым пророком… Пожалуй даже более значим, потому что в пророка должно было только верить, причем вера эта не несла в себе ничего кроме очередных разочарований, зато Филиппа можно было почитать здесь и сейчас! Да, он все еще оставался рабом, однако изо дня в день поступки купца исподволь, незаметно, но последовательно, меняли не только какие- то обстоятельства в его жизни, но и переворачивали душу: жизнь его, его сердце отныне принадлежали тому, кто дал ему почувствовать хотя бы на миг достоинство свободного человека, продемонстрировав, насколько верит в него и его волю. Верит, что он сможет стать кем-то большим, чем домашняя зверушка…
Это была не та любовь, которая заполняла его сердце к бывшему господину, но чувство от этого не становилось менее сильным или менее важным.
И Айсен скорее был готов умереть, чем позволить мужчине разочароваться в себе.
Впрочем, в этом доме еще никто не дал юноше почувствовать себя вещью! И то, как Айсен вошел в него - обернулось едва ли не большим потрясением, чем понимание и участие, так неожиданно и внезапно проявленное к нему очередным хозяином в час, когда уже, казалось, ничего не могло тронуть.
Хозяйка дома невозмутимо и величественно сразу же продемонстрировала его место, и с этого мгновения такая деталь как ошейник была словно вычеркнута раз и навсегда, - такова была ее непререкаемая власть. Айсен не сразу сумел понять, чем именно он ей обязан, хотя отношения со слугами страшило его не в последнюю очередь: они слуги, но они свободные… Он не представлял как вести себя, и ошейник буквально душил его под любопытными взглядами искоса.
Вполне возможно, не возьми мадам Мадлена юного раба под свое покровительство настолько явно, кто-нибудь из прислуги не преминул бы задеть его, выказать пренебрежение - повод найти всегда можно. Само собой, что останься он с ними один на один, Айсену бы пришлось куда труднее: защищать себя он не умел, а пожаловаться вряд ли хватило бы духу. Однако благодаря благожелательности хозяйки у него появилось время, чтобы показать себя, так что привыкание и притирка к новому образу жизни прошла так безболезненно, как только можно. Кто-то был доволен, что парень, несмотря на горячее расположение господ, помнит свое место и не задирается, кто-то умилялся природной скромностью, если не робостью юноши: по началу он и слова в ответ сказать не смел, лишь благодарил к месту и не к месту - из-за чего скоро даже до самого тупого дошло, что, судя по всему, парнишка хорошего в жизни видел - кот наплакал, раз так радуется каждому пустяку. Берта, к которой он сбегал, прячась от необходимости садиться за общий стол, и вовсе записала его в любимчики в первый же вечер.
- Что ж ты не попробовал даже? - сокрушалась радующая глаз своей дородностью опрятная кухарка, настойчиво пододвигая припрятанные специально для него вафли ближе.
Айсен неловко улыбнулся ей: он был тронут, и расстраивать добрую женщину не хотелось, но его мутило от одного вида, и справиться с собой было не просто.
- Я… спасибо, я не люблю такое, - все-таки решился юноша.
- Правда? - всплеснула руками Берта, но не отступилась, самодовольно добавив. - Да ты попробуй кусочек! У вас такого точно нет!
Айсен открыл было рот, чтобы повторить отказ, но промолчал, вдруг цепенея от нового страха… Нового ли? Разве не это стало препятствием для его счастья, разве не это заставило любимого не верить ему?! Как объяснить, что для него это не десерт, который любой ребенок уплетает за обе щеки - это плата…
Плата за боль в растянутом вторжением анусе, переполненном липким семенем. Знак, что почтенный Бабудай-ага, имеющий пристрастие не только к только что купленным девственникам, но и предпочитающий лично проверять выучку - доволен старательностью раба. Память о том, когда удовлетворенный гость милостиво треплет за щеку и прикармливает с руки, прежде чем продолжить. Способ перебить во рту вкус спермы, от чего становится еще отвратительнее… Как можно объяснить ЭТО?!
- Айсен, - его обеспокоенно окликнули, - Тебе плохо? Приболел? С непривычки, наверное… Ты прости дуру старую, перестаралась!
Юноша ответил кухарке еще одной вымученной улыбкой. Разошедшаяся Берта тут же отловила кого- то из слуг, поручив отвести парнишку до кровати.
- Я пока травки заварю, на случай если тебя тошнить будет…
Айсен ощутил себя совсем скверно от подобной заботы. Все эти люди добры к нему сверх всякой меры, но ведь они не знают, что именно он за раб… Получается, что он обманом пользуется их доверием, ведь они не имеют никакого представления о нем!
Слуги Магнуса ясно давали ему почувствовать себя грязью, даже раб Хамид относился к нему хорошо лишь до тех пор, пока он не стал снова спать с мужчиной. Господин Филипп прямо сказал, что считает это постыдным и мерзким (с чем Айсен был полностью согласен), хотя и готов дать ему шанс. Господин Фейран счел его недостойным. Да даже жалевший его Клеман не знал всех подробностей… Что будет если все узнают? Как же рано он успокоился!
Но ведь все равно все станет известно, когда вернется господин Фейран! Юноша сидел, потеряно уставившись на сумерки за окном: оказывается, что выбор перед ним стоял куда серьезнее - либо любимый либо весь мир…
Хорошо, на такой обмен он согласен! Он стерпит и эту боль, но что если любимый не примет его?! Или забудет о нем… От острой безысходной тоски, сжавшей сердце, хотелось плакать, но слезы почему-то не шли.
Когда раздались уверенные шаги мадам Мадлены и она вошла, Айсен не вздрогнул. Притворяться спящим было поздно, да и к чему? И глаз не поднял, не повернулся, - иногда кажется, что уж лучше вовсе не знать, чем потом ощущать утрату в сто раз острее…
Женщина зажгла свечи, некоторое время внимательно разглядывала юношу, а потом села рядом ласково обняв за плечи и притянув к себе:
- Айсен, тебя обидел кто-нибудь?
Молодой человек мотнул головой: горло сдавило.
- Ты скажи, не бойся!
- Нет, никто… - прошептал юноша, сжимаясь еще сильнее.
Мадлена еще подробнее всмотрелась в него: нет, парнишка все-таки не был болен, то что грызло его не поддалось бы знаниям медиков.
