Прошло больше месяца после прибытия роты в Зойшенк. Герлах уже мог на некоторое время с помощью товарищей выходить из барака, когда к нему пришли Билидни и Максим. Оба кислевита были очень серьезны, казалось, им отчего-то неловко.
— Что случилось? — спросил Герлах.
— Билидни нужно твое разрешение, Вебла, — сказал ротный.
— Разрешение на что?
— Чтобы Максим нес знамя, — сказал Билидни.
Максим с уважением чуть склонил голову.
— Почему?
— Боярин отдал приказ. Полк выступает.
— Это хорошо! Очень хорошо! Я с радостью сам…
— Нэ, Вебла. — Герлах не сразу заметил стоящего за спинами Билидни и Максима Бородина. — У тебя еще нет сил, чтобы самому пройти через барак, я уже не говорю о том, чтобы сесть в седло. Ты не можешь пойти с нами. Ты и дня не продержишься.
Герлах отчаянно затряс головой.
— Это так, Вебла, — пробормотал ротный. — Билидни очень жаль. Ты не идешь.
Герлах отвернулся, он понимал, что они правы.
— Пожалуйста, дай Билидни разрешение поручить Максиму нести знамя, — тихо сказал Билидни.
— Пусть несет, — отозвался Герлах.
Полк выступил на следующий день. Герлах с трудом добрел до входа в барак и, опершись о косяк, смотрел, как армия кислевитов покидает город. Били барабаны, гудели горны. Барабанный бой и гудение еще долго приносил южный ветер с долины.
Герлах делал все, чтобы как можно быстрее вновь обрести физическую форму. Ел все, что мог раздобыть, чтобы восстановить силы, и упражнялся, стараясь вернуть слабым конечностям подвижность и гибкость. Через три недели после ухода полка из Зойшенка он уже мог ходить и ездить верхом. Герлах понимал, что ему еще далеко до того, каким он был до ранения, и все же считал, что этого достаточно. Он собрал свои пожитки, раздобыл кое-какие припасы в дорогу и приготовился следовать за полком на юг.
Тем временем наступило жаркое и томное позднее лето. Дни стали длиннее, земля высохла. Скотоводы Зойшенка в поисках пастбищ с зеленой и сочной травой уводили свои стада на плоскогорья, торговцы-фермеры с юго-восточных земель привозили в город зерно и пшеницу. Жаркое солнце превратило Тобол в тоненький ручеек, бегущий по широкой пыльной дороге. Повсюду в выгоревшей траве стрекотали степные кузнечики.
А потом вернулся полк.
Армия Боярина углубилась на юг до самого Прейдишиня, по дороге к ней присоединились два небольших отряда всадников. У Прейдишиня кислевиты заметили войско, превосходившее их армию в три или четыре раза. Без сомнения, это было гигантское сборище банд самого Верховного Зара. Чтобы избежать уничтожения в неравной схватке, полк отступил за исток Тобола и ждал, когда прибудет полк Усковика, чтобы объединить свои силы.
Полк так и не появился. Был ли он уничтожен северянами, или что-то его задержало, кислевиты не знали. Боярин решил ждать два дня. Но в это время враг пришел в движение. Войско варваров, внушительная часть орды Верховного Зара, атаковало полк, форсировав обмелевший Тобол. Силы были неравны, но полк Боярина был готов к атаке. Бой длился около пяти часов, а поздно вечером, понеся большие потери, изрядно потрепанные кислевитами кулы отступили. Небольшая передышка позволила Боярину увести свою армию в область, до того как орда бросит на них все свои силы.
Некоторое время их преследовали, но полк был гораздо мобильнее тяжелых сил курганцев и вскоре оторвался от противника.
Федор Куркоск, посовещавшись со своими командирами, был вынужден принять тяжелое решение. Лето было на исходе, на пороге стояла холодная осень, а за ней и суровая зима. Решено было расформировать полк. Составляющие его отряды отправлялись зимовать в родные станицы. За это время они могли набрать рекрутов, пополнить свои припасы, привлечь наемников и заручиться поддержкой соседних регионов. Куркоск издал приказ — полк Санизы должен воссоединиться в Зойшенке во второй половине зимы, с наступлением первых оттепелей. Если все сложится удачно, полк вырастет в два или три раза. И, если удача их не покинет, полк Санизы будет одним из нескольких собравшихся под знаменами Боярина и его командиров.
Путь лансеров Билидни лежал через степь в Йетчитч.
— Ты идешь, Вебла, яха? — возбужденно спросил Герлаха Витали.
У Герлаха не было особого выбора. Вряд ли он смог бы самостоятельно пробиться на юг, и он не представлял, что будет делать один зимой в городе скотоводов. Кроме того, Зойшенк превратился в место, где разбивались надежды, и Герлаху это надоело.
Он поедет с ротой в Йетчитч. Пусть это и попахивает бегством.
XI. ЧАМОН ДАРЕК
— Дай зеркало, — резко сказал Карл.
— Что?
— Отражающее стекло, — сказал Карл. — Я знаю, у тебя есть. Я видел, как ты им пользовался для своих колдовских штучек.
Чегрум нахмурился, помедлил немного, а потом потянулся к своему мешку с шаманскими принадлежностями, сшитому из шкур.
— Оно не для того, чтобы в него смотреться. Только шаманы могут… — Он пожал плечами. — Может, такому, как ты, можно им пользоваться.
Костлявыми пальцами с длинными ногтями Чегрум выудил из мешка зеркало и протянул его Карлу.
Это был неправильной формы кусок посеребренного с тыльной стороны стекла на ножке из фигового дерева. Карл взял зеркало и посмотрелся.
Казалось, прошли годы, с тех пор как он в последний раз смотрелся в зеркало в гарнизоне Валтца. Теперь на него смотрел уже не тот Карл Райнер Воллен.
Пуля пистолета лансера Империи ударила его в левую надбровную дугу. Кость размозжило, и часть лица от брови до щеки превратилась в рваную рану. Рану затянуло бледно-розовой кожей с черными струпьями, после того боя прошла неделя, и опухоль уже спала.
Карл лишился левого глаза. Боль еще пульсировала в пустой глазнице и давила на череп над выбитым глазом. Чегрум прижег рану раскаленным железом и промыл глазницу травяным настоем. Он, конечно, спас Карла от заражения крови, но изуродованное лицо было уже не спасти.
Карл долго разглядывал себя в зеркале. Он был небрит, зубы нечищены. Черные волосы отросли настолько, что теперь он постоянно завязывал их в хвост. Три синие точки на правой скуле — метка зара Улдина — превратились в старый синяк.
Карл заметил, что, с тех пор как его ранило, курганцы при встрече с ним в страхе отводят глаза в сторону. Это было довольно странно, ведь варвары были привычны к жутким ранам и увечьям. Однако отвращения они не проявляли.
Посмотрев на себя в зеркало, Карл понял, что их пугало.
У него остался один глаз. Один синий глаз. Порох въелся в кожу и оставил на лице черные несмываемые полосы. Черные извивающиеся, как змеи, полосы вокруг здорового глаза.
Синий глаз, окруженный змеями. Неудивительно, что курганцы избегали встречаться с ним взглядом. Карл вернул Чегруму зеркало.
