Иван болел, многие наши друзья и подруги, и не только зелёные юнцы вроде нас, а даже те, кому было за сорок, словно сговорившись выжить во что бы то ни стало назло горбачёвской перестройке, стали родителями. Мы больше всего на свете хотели иметь ребёнка и страшно им завидовали, но было сперва не до того, а потом оказалось, что мне почему-то не забеременеть. Мы ходили в гости к друзьям, которые совершенно позабыли типичные для них разговоры о высоких материях, религии, политике, литературе, искусстве, у всех подрастал молодняк, и основные темы, которые волновали друзей – это были пелёнки-распашонки, коляски, супердефицитные пластмассовые стульчики, рожки, соски. Почти ничего из этого не было в продаже, но передавалось из рук в руки по мере вырастания, но опасения, что ребёнок подрастёт, а не будет чего-то предельно необходимого, беспокоили всех.
- А я с твоим отцом на улице встретилась, и он сказал, что у тебя не может быть детей, - как-то раз заявила на кухне соседка-рецидивистка. С чего отец сделал подобное заявление, мне неизвестно, но помнилось, как много лет до этого, его сестра, моя тётка, прокляла всех детей своего брата, пожелав им никогда не иметь потомства. Всё это изрядно нервировало и немало нас беспокоило. Нам с Иваном порой казалось, что мы и вправду можем остаться без детей.
Пройдёт время, и мы поймём, что рождение Лёши случилось как нельзя вовремя. «Опоздав» на год-полтора, он оказался младше всех детей нашей большой компании. И именно нам с Иваном не приходилось заботиться о колясках, стульчиках и других необходимых вещах, которых не было в продаже – всё это передавали нам наши друзья, когда их дети чуток подрастали. Так, к моменту рождения Лёши, у нас было с полсотни одних только чепчиков, так что не только человеческому ребёнку их хватило бы с избытком, как мы тогда шутили, но даже новорожденному Змею Горынычу с 33-мя головами. Ну, и опыт друзей, конечно, нам тоже пригодился, сами мы не умели ничего.
Мы не только ничего не умели, но и делали всё неправильно, начитавшись книжек и статей. Так, к примеру, во время беременности, я ходила гулять с болью в животе, потому что во всех пособиях утверждалось, что ежедневный моцион будущей мамы – это залог здоровья ребёнка. Боль наваливалась тяжестью и иногда становилась настолько сильной, что мне приходилось останавливаться и садиться на том самом месте, где меня прихватывало. Поэтому Иван всегда сопровождал меня на прогулках и носил с собой складной стульчик. Мысль, что со мной что-то не так, нам, конечно, в головы приходила, но не задерживалась в них надолго. Я советовалась с подругами, они ничего такого во время беременности не испытали, но и тревогу не били, а я была уверена, что если что не так, то кто-нибудь обязательно об этом скажет. В книгах, которые кишмя кишели всевозможными предупреждениями, об этом тоже ни слова не говорилось. Надо было идти к врачу, но консультация находилась в другой части района, на отшибе, туда не шёл никакой транспорт, который я, впрочем, тоже плохо переносила, и я просто не имела сил и здоровья выбраться в неё. Мы жили в счастливом неведении, не подозревая, что боли у меня в животе – серьёзный сигнал угрозы выкидыша, и на каждой прогулке сильно рисковали потерять ребёнка, которого так мечтали иметь.
Жили мы, как я уже говорила, очень бедно, на одну пенсию. Я ухитрилась перед самой беременностью уйти с одной работы и, не успев устроиться на другую, осталась без положенных по декрету пособий.
