гектаров. И по хлопку подсчеты оптимальные… Требуется увеличить пропуск воды. Запрашивают документально, выдержим ли мы по главному руслу, в районе Захмета, допустим, еще кубов пятнадцать в секунду. Если согласимся добавить эти пятнадцать кубов, то сколько денег в ближайшие месяцы надо и какие механизмы потребны на крепление дамб. Так вот: после праздника точные данные на стол, а бульдозеры в забой.
— Комиссия?
— Поручено образовать. Ее возглавит товарищ… — Министр назвал фамилию гидротехника, давнего уже аппаратчика ЦК, и еще советовался о составе комиссии.
Включили Каратаева. И секретаря райкома включили, почему именно — объяснений не последовало. Позднее Таган узнал: «рисовую кашу» он, Назаров, заварил: его предложение расширить посевы риса и овощей принято. Он же соседей подбил, отчего и всплыли эти пятнадцать кубиков.
— Есть еще одна личность, древний и, по-моему, славный мужик, вот кого бы надо, только, к сожалению, профиль работы у него не совсем… — начал было Таган.
— Кто, кто?
— Сергей Романович.
— Ах, спасибо, Мурадыч! — обрадовался министр. — Скобелев? Ну как же! Его в комиссию — непременно. Да вот и все. Ты меня со Скобелевым выручил. Ей-богу. А то целый час бьюсь, никого не нахожу. Короче, так: ЦК там, райком — сами собой, а выполняем задание мы, в первую очередь мы. Это наше кровное… Оценки, технические итоги, какие «на стол» требуются, — за все отвечаешь ты.
Оба подышали в свои трубки, помолчали несколько секунд, затем министр продолжал:
— И мой совет тебе, учитывая важность задания. Ты уж извини, люди мы взрослые, иные там будут старше меня, очень солидные люди, и неловко предупреждать. Но в общем — поменьше увлекайтесь рыбой и дичью. Я уж не говорю об увеселениях в поездке, о девушках и прочем… Знаю: все рыбаки, все первоклассные стрелки, а места по каналу такие — не приведи господь!.. Ты понял меня: меньше лирики и упор на срочность. Чувствуешь, дело чертовски серьезное. Вот это я и хотел сказать, по-дружески, Слышишь, Мурадыч?
— Слышу, Петр Андреевич, — ответил Таган и, положив трубку, стал думать об Ольге. Тотчас же в этом «чертовски серьезном» деле на первый план выступила лирика.
Нельзя было упускать случая. При всей пугающей ответственности дела, комиссия обязана была завершить его в наикратчайший срок. Подпор на джаре тоже будет готов недели через полторы, затем Ашхабад может все повернуть в два счета. Тот же любезный Петр Андреевич снимет трубку, извинится «по-дружески» и назовет Куня-Ургенч, Теджен, Керки — любое. Тогда уж прощай лирика. И жизнь — прощай!
Еще минута раздумья. И он поднял трубку, набрал номер Каратаева. Акмурад оказался дома, разговор с ним недолгий. Условились собрать людей завтра к девяти утра. Товарищ из ЦК прилетит в половине восьмого, до девяти успеет перекусить. Место сбора — пристань в восточном пригороде.
— Да, пока не забыл, Акмурад-ага… пока не забыл…
Действуя именем министерства, Таган распорядился обеспечить также к девяти утра явку двух топографов: техника Чарыева и инженера Лугиной.
Глава двадцать третья
Здесь бы песни петь — о ясном небе, о просторе. Зелена бахрома камыша; зернистый песок берегов отменно чист. Осветленная вода звенит, клокочет под суденышками, и сами они сверкают белизной. Эти полуглиссеры, сделанные на ленинградском заводе, изящно вписаны в каракумский пейзаж.
Небо безоблачное, как и полагается в конце апреля. Сегодня уже двадцать девятое — до мая рукой подать. День знойный, и если не водой ехать, то уже с утра не спасешься от жары.
Первый встречный, погонщик верблюдов, дал полуглиссерам забавное название «чах-пах» (чах-пах — слышатся на берегу выхлопы двигателей). Таких посудин наряжено две, и они тащат комиссию навстречу потоку. Конечный пункт недалеко, можно было бы доплыть в несколько часов, но с остановками потребуется несколько дней.
Секретарь райкома, отстав от комиссии, обещал догнать на машине, а прочие разделились на две группы. Ольга в обществе Каратаева и товарища из ЦК, вместе с Таганом — Скобелев и Чарыев. Сторонкой, чуть впереди, на легких лодочках мчатся участковые объездчики. Они здесь живут, знают каждый метр восьмисоткилометровой дамбы. Глядя на низенькую, почти вровень с зеркалом воды, насыпь, вы опасаетесь размыва, но они вас заверят: ничего страшного нет. Укажут на близкий продольный увал, гарантирующий от прорыва. Такие пикеты, острит объездчик, лишь начальство считает аварийными, и чем выше начальство, тем больше страхов и придирок; помалкиваешь иной раз да посмеиваешься про себя. Но сегодня лукавить не к чему: начальство не слишком высокое и достаточно осведомленное. Притом все они выполняют правительственное задание: увеличить пропуск воды, обеспечив надежность дамб.
Часто требуется причаливать к берегу. За рейс комиссии придется высаживаться много раз.
Где следовало бы досыпать или намыть грунт — на таких пятачках командует Скобелев, а Каратаев ревниво следит за поведением канала. На поворотах меняется скорость течения, возникают опасные завихрения. Не зря Каратаева считали мастаком в управлении арыками: как никто другой, он умел определять на глаз скорость течения, расход воды в сельском оросителе, мог предсказать, как поведет себя ороситель с увеличением пропуска воды. Масштабы иные, но принципы и здесь те же, навык пригодился. А каким способом углублять русло, какова потребность в механизмах — тут, вероятно, Таган с его знанием современной техники, превосходил других. Товарищу из ЦК, грузному седому человеку, которого все называли Николаем Тимофеевичем, а Скобелев попросту Колей, — ему тоже хватало забот.
Запрет на охоту нарушили. Среди иного инструмента на полуглиссере оказалось и ружьишко; а фазаны и утки — чем дальше от города, тем пуще растравляли охотничьи страсти. Каратаев не выдержал: в тихий предвечерний час, словно по заказу, снял четырех уток и двух фазанов. Объездчики выловили и доставили на борт дичь, виновник же авансом принялся оправдываться: дескать, мелочь, по единой на брата. Веселый от удачи, он разыграл целую пантомиму, и, надо сказать, недурно разыграл. Поднял штуку неощипанной дичины, ткнул ею в грудь Ольге — «вам первой» — и положил свой трофей под ноги, а затем то же самое проделывал со следующими экземплярами, предназначая каждому утку или фазана. Все выходило ловко: фазаны достались Лугиной и Мурадову. Поди попробуй осуди «именем министерства».
В будке объездчика их ждал обед, однако начальство сорвало эту затею. Хозяев поблагодарили, от обеда отказались, только зелень взяли с огорода. Удовольствовались сухими бутербродами. А дальше, против следующей будки, на кукане трепыхались жерехи и сазаны, да по шпагату сом ходил вдоль берега. Но опять же только благодарность объездчику от ханжей начальников. Заядлый рыбак, от души желавший угостить городских товарищей, объездчик приуныл и самолично все же погрузил рыбу в лодку, на всякий случай.
Еще до одного домика продвинулись, а солнце — ниже и ниже. Люди были утомлены. Большинство сегодня затемно поднялось, да и по дамбам напрыгались вволю. Таган же как назло выторговывал у Николая Тимофеевича все новые километры, теперь — до скотоперегонного моста.
— Пока не стемнеет. Согласны, товарищи?
— Так ведь условились: до этой будки и здесь ночуем, нечего график ломать! — сердился Каратаев.
— Кто спорит, ночуем, где наметили, но сюда и спуститься недолго. Еще рывок до моста, а там поворот на сто восемьдесят градусов — и пожалуйте к будке.
Каратаев бессильно ярился, ни одна душа не поддерживала его. Тогда он, перемолвившись с хозяином будки, потребовал пятиминутной остановки. Выгрузил рыбу и добился высадки Ольги: «единственная женщина среди нас, хоть умоется, отдохнет часок. Должны же мы совесть иметь…» Затем он любезно помог «единственной женщине» сойти на берег и в чем-то проинструктировал ее.
— Если я не ошибаюсь, под флагом гуманности Акмурад высадил Оленьку помогать объездчице рыбу
