Присоединение Грузии к России

IV

28 декабря 1800 г. скончался царь Теорий, и тотчас же объявлена населению воля Императора относительно престола[154]. Но вскоре вслед за тем прибыли наконец в Тифлис князья Авалов и Палавандов. Оставаясь на почве «пунктов», копию с которых они привезли в Грузию — мы уже знаем, для чего, — грузинские уполномоченные, которые, очевидно, по самому существу миссии, на них возложенной, не могли еще считать Грузию окончательно присоединенной, вручили царевичу Давиду грамоту императора Павла, и вообще смотрели на него, как на естественного преемника грузинского престола[155].

15 января 1801 г. царевич Давид опубликовал воззвание к грузинскому народу, в котором заявлял: «…Высочайше повелено мне торжественно приблизиться к трону Грузии по наследству в звании правителя оной. И так как необходимо было объявить о сем всем моим народам, то сим и извещаем о принятии нами управления наследственным престолом»… Января 15, год хроникона 489 [156].

Однако Давиду только и удалось «приблизиться» к трону. Рядом с умиравшим династическим правом императорские манифесты и указы уже создавали постепенно базис для нового строительства, уже готовились бочки охры и налаживались кисти, чтобы перекрашивать Грузию в общеимперский цвет[157].

18 января 1801 г. обнародован в Петербурге 1-й манифест[158], менее знаменитый и хуже написанный, но не менее действительный, чем манифест 12 сентября.

18 января Грузия объявлена уже частью русской территории, и если до 12 сентября положение ее еще как бы не определилось окончательно, то только потому, что понадобилось несколько месяцев, пока личное правосознание Александра I примирилось с таким присоединением, какое произошло при его отце.

Характер состоявшегося по первому манифесту присоединения Грузии к России смягчался несколько тем, что Император желал в торжественной аудиенции принять грузинских депутатов[159], причем он сам был бы в одеянии древних царей Грузии и т. д. Но теория «обоюдности» не сразу была оставлена грузинами. 18 января 1801 г. (в один день с опубликованием манифеста в Петербурге) царевич Давид писал Кноррингу, что, согласно Высочайшей воле, он отправил князей Авалова и Палавандова к Государю полномочными министрами как от себя, «так и от здешних духовенства и светских вельмож»… Он просит генерала оказать им содействие «для приобретения, как он говорит, мне и царству моему заблаговременно благоденственной Высокомонаршей милости»[160].

Посылая уполномоченных, царевич Давид придавал им то значение, какое вытекало из переданной Растопчиным Высочайшей воли. Но мы видели, что воля эта шла одновременно двумя путями — путем «обоюдности» и путем более упрощенного одностороннего волеизъявления. Как бы то ни было, в Петербурге тоже ожидали депутатов — они были нужны для «публичной аудиенции».

Павлу хотелось, чтобы «весь свет» видел добровольное присоединение Грузии.

Ирония судьбы вторично нарушила предположенный церемониал этого присоединения. Тогда уполномоченные не застали в живых царя Георгия; теперь, раньше их приезда в Петербург скончался сам император Павел[161]. Это произошло 12 марта 1801 г.

Теперь вопрос о приеме Императором депутатов в торжественной аудиенции уступает место другому, более важному, именно Александр I не решается сразу взять на свою совесть присоединение Грузии, предписанное манифестом императора Павла.

Поддержанный в своем отрицательном отношении к этому акту ближайшими своими сподвижниками, членами знаменитого «триумвирата», молодой Государь противопоставляет точку зрения права — идее государственного интереса, которой одной руководились, присоединяя Грузию.

Через месяц после опубликования манифеста в Петербурге последовало его обнародование в Тифлисе.

Между тем царевич Давид, взявший по побуждению грузинских уполномоченных в свои руки бразды правления в Грузии, действовал как настоящий блюститель престола и будущий царь. Это положение вещей создалось фактически благодаря «послаблению» русских военных властей в Грузии.

Таким образом, при восшествии на престол императора Александра, хотя Грузия и была уже манифестом 18 января объявлена частью Империи, но окончательной оккупации, окончательного водворения в ней русских властей еще не произошло.

Для присоединения, как и для многого другого, недостаточно еще одной воли, хотя бы в манифесте изъявленной; необходимо еще создать соответствующий этой воле фактический порядок вещей. Требовался ряд политических мер, имеющих целью лишить государство, предназначенное к упразднению, его органов. А так как естественным и нормальным представителем Грузии, носителем ее исчерпанного уже политического бытия являлся царь, то незамещение престола на основании Высочайшего распоряжения и было той мерой, которая влекла за собой конец одного порядка и начало другого. Военные власти не допустили провозглашения нового царя. Такое провозглашение привело бы к открытому столкновению. Этого не произошло, между прочим, и потому, что надеялись еще на старый путь — двусторонней сделки.

После первого манифеста отправление многолюдной депутации, с прежними уполномоченными во главе, с грамотами от всех сословий открывало русскому правительству возможность, не доводя оккупации до конца, пересмотреть и проверить свои права на Грузию.

Словом, обратный приезд уполномоченных с депутацией в Петербург с намерением добиться обоюдного торжественного акта и двусторонним соглашением закрепить присоединение Грузии к России давал прямой ответ на сомнения императора Александра и указывал ему единственно правильный и простой способ правомерного разрешения вопроса.

Но в том-то и дело, что все старания уполномоченных были тщетны и нашлись иные способы примирить колебания щепетильного Императора с политическими выгодами Империи.

V

1

Вопрос о присоединении Грузии был одним из первых вопросов, какие пришлось рассматривать вновь учрежденному Государственному совету при императоре Александре I, этот же самый вопрос обсуждался на предпоследнем заседании Совета императора Павла. И хотя судьба Грузии была уже решена Павлом, а Александр лишь не знал, как отнестись к совершавшемуся уже факту, но сановники Императора колеблющегося больше обнаружили внимание и серьезнее посмотрели на дело, чем советники решительного императора Павла.

Накануне подписания манифеста, 17 декабря 1800 г., читано в Совете представление графа Мусина- Пушкина об «удобности и выгодах присоединения Грузии к Державе Российской». Совет вполне соглашался с «удобностью» и не отрицал «выгод» такого шага. Более того, он нашел, что звание «покровителя тех земель» дает Императору право принимать необходимые для безопасности края меры, поэтому от Государя зависит, как достигнуть этого: увеличением ли своего влияния во внутренних делах Грузии или же совершенным ее присоединением к России? Обосновав юридически право присоединить Грузию (именно как вытекающее из протектората sic), Совет исчисляет выгоды, какие произойдут от этого для России: здесь указываются «уступаемые ныне царем Георгием сокровища, там, в богатых недрах заключающиеся»; затем, «вящая удобность» обуздать хищных горцев; наконец, знаменитый аргумент насчет торговли «не токмо с соседями, но и индейскими народами» и стратегические выгоды в случае войны с Портой или Персией [162].

Само собой разумеется, что император Александр, еще наследником, был знаком с вопросом о Грузии: журнал только что упомянутого заседания Совета подписан именно им[163] .

Вступив на престол, он нашел, строго говоря, Грузию уже присоединенной, т. е. воля присоединить ее была уже изъявлена, притом в авторитетной форме манифеста. Мы показали, что был сверх того сделан и решительный шаг к исполнению этой воли, т. е. не допущено было провозглашение нового царя.