сейчас Леську, она бы живо определила, что с ним не так. Но…
Травница пощупала лоб пострадавшего, проверила пульс. Сердце билось тихо, но ровно. Видимо, Атана зацепила волной силы помимо удара. Мысли все время крутились вокруг новости о том, что Леся пропала. Как пропала? Где она? Что с ней? Успеет ли Владимир? И что он сможет сделать один против шайки обезумевших и одержимых жаждой власти магов?
Милада стряхнула оцепенение и продолжила осматривать Атана. Убедившись в том, что Самойлов прав, девушка достала из сумки подходящий сбор и налила в кружку настоя для восстановления сил. Действовала она, как во сне. Картина окружающего мира была смазана. Существовала только задача, поставленная перед ней — поставить на ноги странника и вернуться столицу.
Владимир написал, что Михаил в курсе. Михаил… Как же она соскучилась по нему! В груди сладко защемило. Невидимые силы подгоняли Миладу: Скорее, скорее, скорее…, - шептали они. Словно она может не успеть и произойдет что-то невообразимое, такое, что даже и в страшном сне присниться не может.
Кстати о снах… Девушка непроизвольно передернула плечами. Пока она восстанавливала силы, ей снился очень странный и жуткий сон. Словно она была невидимой тварью нижнего мира, которая находила успокоение в человеческих жертвах. Словно она упивалась болью и ужасом.
Девушка отмахнулась от неприятных мыслей и вернулась к обязанностям, стараясь уложить дальнейшие действия по порядку. Пункт первый: поставить на ноги Атана и обсудить план дальнейших действий. Для этого ведьмочка готова была достать друга даже с того света.
Где-то настойчиво капала вода. Кап-кап, кап-кап, кап-кап. Назойливый звук сводил с ума, голова и без того чугунная, грозилась не выдержать подобного издевательства и разорваться на ошметки, попутно заляпав стены. Вывернутые в суставах руки уже потеряли чувствительность и это, не смотря на дикость ситуации, радовало. Низ живота напоминал о себе колющей болью, отдающейся во внутренностях.
Лесандрин закусила губу, чтоб не взвыть в голос. Такого удовольствия она не доставит мучителям. Даже если за это ей придется расплачиваться собственной жизнью. Она ненавидела себя. Лицо с высохшими остатками похлебки нещадно чесалось. Тарелка же валялась неподалеку от пленницы. В порыве злости, девушка столкнула ее лицом со стола, и теперь вонючая жижа, по недоразумению называющаяся похлебкой, напоминала о себе стойкой вонью, смешанной с амбре гниющей соломы.
Секунды складывались в минуты, минуты в часы, а часы — в вечность… Девушка была готова на все, лишь бы прекратить это мучение. Даже на смерть, но… Словно ниоткуда пришло понимание, что над ней издеваются нарочно, ее считают слабой хуторской наивной девочкой, которая сломается, стоит приложить чуть-чуть усилий.
— Ну уж не-ет, — шептала она, — я вам всем еще покажу! Говорите, разменная монета в чужой игре? Этакая вещь, гарант победы для игрока? Не бывать этому! — после небольшой бравады на душе полегчало, что нельзя сказать о физическом состоянии.
— О, Всевидящий, за что мне эти муки? Что за звери? — Лесандрин уже стала задумываться над тем, что самая изощренная пытка для человека это даже не отсутствие еды, не побои… А как ни странно, полная беспомощность во владении телом и стойкое желание справить физическую нужду под аккомпанемент капающей воды…
Спать девушка боялась. Сны не давали ей забыться и уж лучше бодрствовать, чем видеть чужие страдания и мучения в полудреме.
Заскрежетала цепь на решетке, и скрипнул, поворачиваясь в нутре замка, ключ. «Надо же, у меня посетители!» — мысленно хмыкнула Лесандрин, не поднимая головы.
В углу отчетливо звякнуло, приземляясь на пол, жестяное ведро.
— Ну как самочувствие, льери полубогиня? — ехидно поинтересовался Наум.
— Могло быть и лучше, да некуда… — в тон ему прохрипела Лесандрин.
— Наши условия недостаточно хороши для вас, льери?
О, всевидящий! Леся заскрипела зубами, чтоб не высказать все, что она думает по поводу «светской» беседы.
— О, льер, что вы, все просто замечательно!
Наум сел на корточки и двумя пальцами поднял ее лицо за подбородок, заставив посмотреть в глаза.
— Скажи мне, откуда столько гордости и спеси? — поинтересовался он будничным тоном. Ну, прям ни дать, ни взять, разговор влюбленных, выясняющих отношения…
Радужка Лесиных глаз на миг затопила белки. Девушка моргнула, и Наум поспешил уверить себя, что ему просто показалось.
— Не иначе, как от мамочки, льер Наум.
Странник отпустил ее подбородок, голова безвольно упала на грудь.
— А сейчас я подарю тебе несколько часов блаженства, — самодовольно протянул он.
Лесандрин скептически приподняла бровь.
— Ты настолько в себе уверен? — ни страха, ни отчаяния не вызвали его слова. Пустота, поселившаяся в душе, захватила все существо девушки, — Не боишься не оправдать девичьих надежд? — Наум ничего не ответил. Леся услышала его шаги совсем близко и внутренне приготовилась к новым ударам. На сей раз она ошиблась. Наум зазвенел цепью, которой, по всей видимости, были прикованы ее руки к стене. Холодные пальцы пробежались по коже запястий за миг до того, как Лесандрин с головой затопила жаркая боль, которая казалось, пульсировала в каждой клеточке организма. Девушка повалилась на пол, катаясь раненным зверем, в надежде заглушить ощущения, накатившие разом. Она стонала, кричала и готова была рвать зубами растертые в кровь запястья, обретшие чувствительность ноги… Перед глазами вспыхивали огненные круги, вызывающие резь в слезящихся глазах.
… Когда Лесандрин смогла более менее свободно дышать, не опасаясь, что грудная клетка взорвется сотней «новых и приятных» ощущений, она была вымотана настолько, что не могла связно думать. Она лежала на грязном полу, среди источающей гнилостный запах соломы, и смотрела в потолок немигающим взглядом. Лицо было мокрым и соленым от слез. Леся боялась пошевелиться и поверить, что все закончилось и боль больше не вернется…
Последняя огненная вспышка пронеслась перед глазами, и мир погрузился во тьму.
Ночь. Любимое время суток для темного. Когда-то он и мечтать не смел о том, что темнота захватит мир. Он не особо любил солнечный свет, хотя и не был упырем или вампиром, о которых так любит судачить хуторской народ. Он просто не понимал и не принимал прелесть дня или утра. Раньше не понимал… Солнечный свет не причинял ему боли, но и не зачаровывал. А вот ночь…
Ночь, словно ласковая домашняя кошка, ластилась, просилась погладить, обласкать. Ночь — время отдыха, любви, слез, романтики и темных, таких, как он. Владимир Самойлов с рождения упивался этим временем суток. Какого было удивление его матери, когда новорожденный Ладик отказывался гулять днем по улице, поднимая такой крик, что все соседи в округе знали — младшего Самойлова вывели на прогулку. Зато в вечерние променады — отрада для материнского сердца и тела — ребенок спокойно гулял на руках у няньки либо отца, весело лопотал что-то мало похожее на обычную человеческую речь, зато всем своим видом выражал полнейшее одобрение.
Позже, когда семья обнаружила у наследника магические способности, его стали запирать в подвале — для острастки. Глупые, они надеялись подобным способом «излечить дитятю от бесовского влияния»… Ладик искренне не понимал поведения родителей и протестовал против подобных наказаний. Он не боялся темноты подвала. Он боялся сырости и крыс, ненавидел прелый запах земляного подпола. «Словно в могиле», — думалось мальчику, и он не мог понять, почему ему так страшно, если темнота — его лучший друг.
Темный… На это определение он наткнулся в библиотеке общины, когда пытался найти пророчество и хотя бы намек на то, кто может быть источником силы, которой он так хотел завладеть…
