телохранителем список приглашенных и, наконец, смогла уделить немного времени самой себе.
Запершись в ванной комнате для гостей, она взглянула на себя в зеркало. Неужели она собирается таким образом тратить свою жизнь? Устраивать вечеринки для желающих повеселиться? Ведь она же мечтала стать знаменитой нью-йоркской актрисой. Сейчас же она просто маленький, незначительный винтик в механизме обслуживания других людей. Невидимая Лорен Робертс.
Кто-то попытался войти. Она пренебрегла, пусть подождут., Но кто-то все громче барабанил.
Она с сердцем распахнула дверь и очутилась нос к носу с Эмерсоном Берном.
– Вы кто? – спросил он требовательно.
– Лорен, – ответила она, подавляя сильное желание дотронуться до растрепанной гривы его золотистых кудрей. – Из агентства «Сэммс». Я организую здесь вечеринку. Неужели вы не помните? Мы ведь уже знакомы.
Он тряхнул медовой гривой и взял ее за руку:
– Следуй за мной, я хочу, чтобы ты кое-что послушала.
– Простите?
– Не спорь, – сказал он, твердо ухватив ее и таща за собой по коридору, устланному ковровой дорожкой, в глубину квартиры в самодельную студию звукозаписи. – Садись и слушай.
«Интересно, за кого он ее принимает, что так по-хозяйски покрикивает на нее?»
– Мистер Берн, – сказала она, – у меня нет времени слушать вас. Я стараюсь все устроить сегодня вечером как можно лучше и должна следить, чтобы приготовления шли как следует.
– Но это, черт возьми, моя квартира. И я сегодня выступаю на этой хреновой вечеринке, так что садись и слушай.
Он говорил точь-в-точь как Нейчур. Наверное, они действительно пара, раз говорят к тому же с одинаковым лондонским акцентом.
Она неохотно села на стул, а он подошел к системе и нажал пару кнопок. И комната вдруг наполнилась звуками.
Она сразу же узнала голос – этот манящий, хриплый, самоуверенный голос. Ей, наверное, было тринадцать, когда Берн появился на виду и взял Америку штурмом своей знаменитой, своей единственной песней «Пропащие дни и безумные женщины».
Теперь это была песня о любви, но не романтического плана, она была груба и жестка и называлась «Женщина-змея».
– Послушай и скажи, что думаешь об этом, – сказал Эмерсон, шагая взад-вперед по комнате.
Она пристально смотрела на его обтянутые кожей ноги.
– А какое это имеет значение, что я думаю?
– Но ты же публика, – сказал он, говоря медленно и тщательно выговаривая слова, словно она была идиоткой. – Ты девушка с улицы. Ты не станешь целовать мне задницу, а скажешь все, как есть. – И он повернул усилитель, и от шума и грохота она едва не выскочила вон. Но слова взбудоражили ее чувства.
Песня явно не принадлежала к числу лучших.
Он снял звук и уставился на нее:
– Ну?
– Это… о'кей, – сказала она и пригладила юбку.
– «О'кей», – повторил он, – «о'кей», – словно это было ругательство. – Ты что, оглохла? – И он повысил голос: – Это мой новый гвоздь, клянусь Христом. Это же мой новый, замечательный хит!
«Очевидно, правда его не интересует. Может быть, надо было соврать и сказать, что лучше у него еще ничего не было? Да, к черту, почему я должна врать?»
– Мне не понравилось, – сказала она. – Мне не нравится, что вы называете женщин шлюхами. И если это песня о любви, то почему в ней так мало нежности?
– А ты кто такая, черт тебя побери! – закричал он. – «Женщина-змея» – одна из моих лучших записей.
– А вы кто такой сам, черт возьми, – яростно ответила она. – Я вам не какая-нибудь бессовестная прихлебатель-ница, которая обязана восхищаться всем, что вы делаете. Я думаю не так. Вы спросили, что я думаю, и получили ответ.
– Убирайся, к черту отсюда, – рявкнул он. – Ты только в дерьме понимаешь.
Она была просто в бешенстве, но что она могла поделать. Сейчас должна начаться вечеринка, и ей надо проследить, чтобы все сошло гладко.
Стараясь сохранить чувство собственного достоинства, она вышла.
– Я знал, что все пройдет удачно.
Лорен оглянулась и увидела Джимми Кассади, который несколько недель тому назад приглашал ее на свидание.
– Привет, – сказала она, радуясь, что видит дружеское
