Среди ночи

зарокотала французская р?чь, а кое-гд? замелькали в?ера. Крестный ходъ не выходилъ на улицу, а огибалъ только л?стницу у церкви. Вскор? снизу раздалось радостное «Христосъ воскресе», и хоръ итальянцевъ, проходя опять мимо Стронина и улыбаясь въ нафабренные усы, стройно подхватилъ радостный нап?въ, произнося слова правильно, но деревянно, какъ попугаи.

— Идіоты! — подумалъ и про нихъ Николай Николаевичъ.

Итальянцы прошли, и опять увидалъ Стронинъ сидящую женщину въ б?ломъ, ея б?локурые волосы и осунувшееся лицо. Отъ зажженой св?чи въ рукахъ оно стало розоватымъ, прозрачнымъ, глаза немного ввалились, а углы рта вздрагивали какъ у плачущей.

— У нея, можетъ быть, мужъ, д?ти тамъ… въ Россіи, — подумалъ Стронинъ, насильно отводя отъ нея взглядъ,

— Ce n'est pas drole… — тихо зам?тила рядомъ съ нимъ толстая француженка, обмахиваясь сильно надушевнымъ платкомъ.

— А тебя просили сюда? — мысленно отв?тилъ ей Стронинъ, скашивая на нее глаза.

— А у меня никого н?тъ! — подумалъ онъ тутъ же, закидывая голову. — Никого, нигд?.

И онъ сталъ сл?дить за службою, презрительно и злобно косясь на итальянцевъ.

— Ca ne va pas finir? — вопросительно шепнула француженка.

— Dame! — отв?тила ей другая, пожимая плечами.

Чтобы не гляд?ть на женщину въ б?ломъ, Стронинъ закрылъ глаза.

— Никого н?тъ, и прекрасно! — продолжала работать его мысль. — И прекрасно, — повторилъ онъ, чувствуя, что съ нимъ творится что-то неладное, что-то словно щемитъ въ груди.

— Одинокъ, какъ бездомная собака, — сказалъ онъ мысленно, неожиданно для самого себя, и сейчасъ же спохватился.

— Жалобить мн? некого, а самому жаловаться — глупо. Неужели есть люди, способные искренно жал?ть себя, если они живутъ въ довольств?, въ богатств?? Пустяки! сентиментальность!

— Христосъ воскресе, — жеманно сказалъ священникъ, проходя мимо него.

— Воистину воскресъ, — внятно отв?тилъ Стронинъ и проводилъ его насм?шливымъ взглядомъ. И тутъ же онъ почувствовалъ что-то смутное и тревожное: на него гляд?ла женщина въ б?ломъ, и по лицу ея, по глазамъ, полнымъ тоски, онъ угадалъ ц?лый рядъ вопросовъ: «Вы русскій? Вы откуда? Недавно?»

— Sapristi! — тихо сказала француженка и вздохнула. Стронинъ опять закрылъ глаза.

Служба кончалась. Мимо Стронина, протискиваясь сквозь толпу, прошла нарядная гувернантка, держа за руку д?вочку л?тъ десяти. Д?вочка оглядывалась удивленными глазами, по которымь можно было вид?ть, что она только-что спала. Въ ту же минуту женщина въ б?ломъ обернулась, порывисто протянула ей руку, и на щекахъ ея загор?лись яркія пятна.

Стронинъ р?шилъ уйти.

— У нея есть еще д?ти тамъ… въ Россіи. И она умретъ, — съ ув?ренностью заключилъ онъ, оглядываясь еще разъ на лихорадочное лицо больной, на ту тревожную н?жность, съ которою она встр?тила и обняла дочь.

Когда онъ пришелъ въ свой номеръ и зажегъ св?чу, въ одномъ изъ темныхъ угловъ ему померещилось лицо, бл?дное, съ б?локурыми волосами, лицо жены, или лицо той женщины въ церкви…

Онъ взялъ графинъ, налилъ стаканъ воды и выпилъ залпомъ. Думать и чувствовать онъ себ? запрещалъ. Чтобы развлечься, онъ сталъ припоминать итальянцевъ въ хор?.

— Дураки! идіоты! — по привычк? подумалъ онъ. И въ первый разъ въ жизни ему захот?лось плакать.