Среди ночи

Среди ночи

Николай Николаевичъ Стронинъ посмотр?лъ на часы, задулъ св?чку и съ цилиндромъ на голов? вышелъ въ корридоръ. Было около дв?надцати и гостинница, одна изъ лучшихъ въ Ницц?, уже погрузилась въ полусонъ и полумракъ. Стронинъ взглянулъ черезъ перила и увидалъ, что подъемная машина медленно и почти безшумно погружалась внизъ, какъ въ бездонную пропасть. Ждать Стронинъ не хот?лъ, и сталъ спускаться по л?стниц?, останавливаясь и отдыхая.

— Ascensseur! — раздался сдержанный женскій голосъ надъ его головою.

Гд?-то хлопнула дверь и по длинному корридору послышались шаги и нарядный шелестъ шелковыхъ юбокъ. Дв? мужскія фигуры въ цилиндрахъ встр?тилисъ Стронину на поворот? и пошли вверхъ.

— Qu'у atil donc? — спросилъ, слегка картавя, мужской голосъ.

— C'est la fete russe… Une ceremonie religieuse…

— Ceremonie religieuse! — желчно повторилъ про себя Стронинъ и пошелъ дальше. Ascensseur плавно вынырнулъ изъ темнаго пространства, равном?рно поднимаясь. Николай Николаевичъ усп?лъ различить задумчивую или сонную фигуру машиниста. Онъ стоялъ, держась рукою за канатъ, и что-то таинственное, почти фантастическое, почудилось ему въ этомъ молчаливомъ полет? среди полутьмы и полусна.

Ч?мъ дальше спускался Стронинъ, т?мъ больше уб?ждался онъ, что весь отель, несмотря на свой обманчивый покой, жилъ въ этотъ часъ тою же таинственною жизнью: тишина и мракъ были полны шопота, шороха и мягкаго шелеста платьевъ и шаговъ. Закрытыя двери, казалось, хранили тайны.

Швейцаръ распахнулъ дверь и Стронинъ вышелъ на улицу. Только-что прошелъ дождь и теплый воздухъ, насыщенный парами, обдавалъ тепличнымъ удушливымъ ароматомъ. На троттуарахъ стояла вода. Лохматыя, разорванныя облака б?жали быстро и низко, и только тамъ, въ ихъ движеніи, была жизнь, тогда какъ на земл? все застыло въ л?нивомъ изнеможеніи, полномъ наслажденія и н?ги.

Николай Николаевичъ прислушался и не услыхалъ привычнаго голоса моря: оно тоже спало или н?жилось.

И вдругъ гд?-то невдалек? затрещали колеса экипажа, послышались шаги, промелькнула карета… И зд?сь, вн? ст?нъ отеля, опять сказывалась затаенная жизнь, и зд?сь, какъ тамъ, насильно врываясь въ окружающее равнодушіе, кип?ло подавленное, но неукротимое возбужденіе.

— Fete russe… ceremonie religieuse… — повторилъ еще разъ Николай Николаевичъ, и въ этихъ простыхъ словахъ онъ почуялъ ту глубокую рознь, которая разд?ляла его въ эту ночь отъ вс?хъ его инородныхъ друзей. Никогда до этой поры не чувствовалъ онъ себя русскимъ. Когда, много л?тъ назадъ еще юношею онъ жилъ въ Петербург? и, занимая сравнительно скромное положеніе, горячо мечталъ о карьер?, онъ чувствоваль себя умнымъ и тактичнымъ подчиненнымъ; когда позже, уже женатый, онъ перебрался въ губернскій городъ и сталъ однимъ изъ заправилъ банка, онъ чувствовалъ себя банкиромъ и власть имущимъ; когда д?ла банка внезапно пошатнулись, онъ едва не почувствовалъ себя банкротомъ и посп?шилъ обезпечить свое благосостояніе н?сколькими тысячами десятинъ земли въ одной изъ среднихъ губерній, гд? онъ теперь чувствовалъ себя пом?щикомъ. Въ посл?днее время, впрочемъ, чаще всего и больше всего чувствовалъ онъ себя скверно. Въ жизни его были дв? ц?ли: богатство и почести. Безъ этихъ двухъ условій существованіе для него было немыслимо, а между т?мъ та пирамида, которую онъ старательно воздвигалъ, пробираясь кверху, оказалась слишкомъ ненадежною въ основаніи; она наклонилась и грозила упасть. Стронинъ сознавалъ себя скомпрометированнымъ.

— Съ к?мъ я принужденъ им?ть д?ло? Вс?, вс? подлецы или идіоты! — кричалъ онъ во вс? фазисы своего честолюбиваго карабканія. И онъ, д?йствительно, съ искреннимъ презр?ніемъ смотр?лъ на людей, окружающихъ его, на людей, которыми всегда пользовался, какъ могъ, и которые пользовались имъ, когда это удавалось.

Позже, когда д?ла пошли хуже, и когда въ людяхъ онъ принужденъ былъ признать своихъ судей, презр?ніе зам?нила злоба. Онъ не хот?лъ и не могъ см?шаться съ толпою, а толпа упорно не хот?ла возвысить его надъ собою, окружая его въ одно и то же время лестью и недоброжелательствомъ. Николай Николаевичъ жилъ въ своей усадьб?, какъ загнанный зв?рь въ берлог?. Долго сохранять это положеніе было немыслимо: въ глазахъ Стронина это равнялось вынужденному примиренію съ порядкомъ вещей; въ то же время Николай Николаевичъ чувствовалъ, что необдуманный шагь, мал?йшая неосторожность съ его стороны могутъ теперь нарушить равнов?сіе и погребсти его навсегда подъ обломками собственнаго честолюбія. главная задача Стронина заключалась теперь въ томъ, чтобы какою бы то ни было ц?ною восторжествовать надъ обществомъ, заставить признать себя и преклониться передъ силою, ч?мъ бы она ни выразилась въ его лиц?.

— Они д?лаютъ видъ, что судятъ меня, потому что завидуютъ мн?! — б?шено кричалъ онъ, когда находилъ себ? слушателей.

Въ то же время огромное хозяйство, подорванное неурожайными годами, стало приносить одни убытки. Николай Николаевичъ впервые почувствовалъ себя разбитымъ, оглушеннымъ ц?лымъ рядомъ неудачъ. Теряя ув?ренность въ себ?, желчный и нервный до крайности, онъ воспользовался сов?томъ врача и у?халъ отдыхать и обдумывать свое положеніе въ мен?е раздражающую, чуждую его честолюбію страну.

Въ Ницц? онъ жилъ уже н?сколько нед?ль. Ему нравилось его одиночество; нравилось, что никому не приходило въ голову справляться объ его прошломъ, объ его положеніи на родин?. Наедин? съ собою онъ любилъ причислять себя къ т?мъ, кого по недомыслію и отсталости общество не съум?ло оц?нить и отринуло какъ ненужный и тревожный элементъ. Это льстило и успокаивало. Теперь, идя въ церковь, онъ зналъ, что встр?титъ тамъ избранное общество, и «ceremonie religieuse» будетъ ни ч?мъ инымъ, какъ блестящимъ раутомъ.

Церковь, небольшая, во второмъ этаж?, была уже почти полна; въ ней было осл?пительно св?тло и пахло живыми цв?тами. Стронинъ всталъ у притолоки двери, по привычк? закинулъ голову и ждалъ. Служба еще не начиналась. На площадк? л?стницы, у входа въ церковь, стояли молодые люди во фракахъ, переговаривались между собою, и по ихъ манер? держать себя и по взгладамъ, которые они бросали на входящихъ женшинъ, можно было предположить, что они готовятся танцовать. Дамы являлись въ бальныхъ платьяхъ, съ букетами цв?говъ. Он? кланялись, томно улыбались и протягивали руки для поц?луя. Кругомъ журчала иностранная р?чь, не слышалось ни одного родного русскаго слова.

— Дураки! Идіоты! — думалъ Стронинъ, сл?дя глазами за этимъ русскимъ обществомъ.

— Voilа qui est curieux, cette reunion de nuit! — картавила около него-толстая француженка, суетливо расправляя свое платье.

— Nous allons voir ea! — весело отв?тила ей другая.

Служба началась. Церковь быстро наполнялась, становилось душно. Стронинъ оглянулся и увидалъ наискось отъ себя еще молодую женщину въ б?ломъ. Она сид?ла въ кресл? и, сжимая въ рукахъ восковую св?чу, гляд?ла на иконостасъ.

— Русская, изъ прі?зжихъ, — подумалъ про нее Стронинъ, и почему-то не могъ отвести отъ нея глазъ. Съ перваго взгляда она показалась ему некрасивою: слишкомъ простою, слишкомъ блвдною. Въ выраженіи ея лица, окаймленнаго легкими б?локурыми волосами, сказывалось утомленіе и равнодушіе ко всему окружающему: для нея, казалось, раута не существовало.

— Проситъ отсрочки, — сказалъ себ? Николай Николаевичъ, — у?детъ въ Россію и умретъ.

Молодая женщина провела рукою по лицу и потомъ стала медленно обкусывать свои сухія и безкровныя губы. Стронину вспомнилась его жена, которая уже много л?тъ назадъ умерла въ чахотк?, и ему стало казаться, что эта молодая женщина похожа на нее. Жену онъ любилъ, какъ могъ. Въ т? минуты, когда ему было особенно тяжело и одиноко онъ припоминалъ ея лицо, ея голосъ, и ему казалось тогда, что въ жизни людей, кром? денегъ и славы, есть еще что-то, о чемъ думать онъ не хот?лъ, но что помимо его воли наполняло его душу тоскою. И ч?мъ больше вглядывался онъ въ женщину въ б?ломъ, т?мъ больше напоминала она ему жену.

Вниманіе его отвлеклось крестнымъ ходомъ, который двинулся къ дверямъ. Мимо него прошелъ священникъ въ очкахъ, съ подстриженными до ушей волосами; минули образа и хоругви; ихъ съ д?ланною простотою несли люди «изъ общества»; прошли п?вчіе, по большей части итальянцы. Въ церкви опять