Въ аптек? его задержали. Дожидаясь лекарствъ, онъ старался представить себ? то, что д?лалось дома и отъ неизв?стности и страха у него замирало сердце. Домой онъ б?жалъ, но когда черезъ стеклянную дверь подъ?зда онъ увидалъ свою л?стницу и швейцара на лар?, ему стало страшно вернуться въ свою квартиру и опять захот?лось б?жать по улиц? или ждать въ аптек?. Лицо швейцара, странно одутловатое и бл?дное, глянуло на него равнодушно и вяло.
— Ложитесь, ложитесь! — посов?товалъ Гл?бовъ и поб?жалъ, шагая черезъ дв? ступени.
Его встр?гила теща.
— Я не знаю, какъ можно было не пригласить доктора? — сразу заговорила она дрожа и захлебываясь отъ слезъ. — Какая-то никому неизв?стная sage femme… Ахъ, mon Dieu, mon Dieu! она умретъ.
— Что? что такое? — чуть не закричалъ Алекс?й Дмитріевичъ. Онъ скинулъ шинель и бросился къ запертымъ дверямъ спальни.
— Ее уморятъ! уморятъ! — крикнула ему всл?дъ теща.
Въ спальную его не пустили.
— Уходите, уходите! Дайте капель вашей belle-mere. У насъ все идетъ прекрасно, волноваться нечего, — закричала ему Софья Серг?евна. Гл?бовъ вернулся въ кабинетъ. Теща сид?ла на диван? и дрожала.
— Ну, чего вы-то? — злобно косясь на нее спросилъ Гл?бовъ.
— Она можетъ умереть… Она нав?рное умретъ! — всхлипнула старуха. — И во всемъ виноваты вы: наняли квартиру гд?-то на небесахъ и не пригласили доктора. — Гл?бовъ разсердился.
— Ну, причемъ тутъ квартира? причемъ докторъ? Я сейчасъ спрашивалъ и все идетъ хорошо.
— Хорошаго ничего н?тъ! — уже закричала теща. — Она, эта sage femme, меня чуть не выгнала, потому что я все вижу и все понимаю и не хочу допустить…
— Ничего вы не понимаете! — сердито перебилъ ее Гл?бовъ.
— Ахъ, mon Dieul Да какъ вы см?ете?.. У меня у самой было восемь челов?къ д?тей!
— Ну, и что же?
— Какъ, что же? Я ихъ родила и все… а мой покойный мужъ, который любилъ меня, всегда требовалъ, чтобы тутъ и докторъ и все…
— Сами не ум?ли, значитъ.
— Какъ это, я не ум?ла?!. Только я не лазила по л?стницамъ… А эта б?дная Леля!..
Старуха начала громко всхлипывать. Алекс?й Дмитріевичъ быстро шагалъ по кабинету и кусалъ усы.
— Слышите? васъ зовутъ! — зам?тилъ онъ вдругъ и сталъ тревожно прислушиваться.
— Иду, иду! — закричала старуха и, несмотря на свою полноту, быстро поднялась и уб?жала.
Гл?бову стало жутко. Пока онъ говорилъ съ тещей и сердился, его нервное напряженіе находило себ? исходъ; теперь, предоставленный самому себ?, онъ опять весь предался тревог? и ожиданію. Онъ сталъ ходить по комнатамъ, прислушиваясь къ каждому звуку. Неожиданно онъ встр?тился съ Софьей Серг?енной.
— Послушайте, — сказала она, — ваша belle-mere этого непрем?нно хочетъ… Съ?здите за докторомъ, я напишу записку.
— Значитъ плохо? — тихо спросилъ Алекс?й Дмитріевичъ.
— Совс?мъ н?тъ! все правильно. Но разъ она этого требуетъ… — отв?тила Софья Серг?евна и пожала плечами.
— За Николаемъ Михайловичемъ?
— Ну, конечно…
Софья Серг?евна стала писать записку, а Гл?бовъ опять накинулъ свою шинель.
— Вретъ она про belle-mere, или не вретъ? — тревожно спрашивалъ онъ себя.
Жестяная лампочка гор?ла, а на лар? сид?лъ швейцаръ и дремалъ.
— Выпустите меня! — окликнулъ его Алекс?й Дмитріевичъ. Тотъ поднялъ голову и погляд?лъ на Гл?бова. Взглядъ его былъ какой-то тупой и равнодушный; всталъ онъ не сразу.
— Я совс?мъ не даю вамъ покоя, — заговорилъ Гл?бовъ, — теперь надо за докторомъ… А вы совс?мъ больны!
— Ничего! — вяло отв?тилъ швейцаръ и пошелъ къ подъ?зду.
Докторъ былъ пріятель Гл?бова, но жилъ далеко. Алеке?й Дмитріевичъ торопилъ извощика и все думалъ о томъ: вретъ или не вретъ Софья Серг?евна, что все идетъ хорошо?
— Если идетъ хорошо, то хорошо кончится, — соображалъ онъ и при слов? «кончится» чувствовалъ жгучее, почти несбыточное счастье.
Обратно онъ ?халъ вм?ст? съ докторомъ и слушалъ, какъ тотъ соп?лъ и всхрапывалъ, поминутно засыпая и просыпаясь на ухабахъ.
Прочитавъ записку Софьи Серг?енны, Николай Михайловичъ сперва отказался ?хать и только пооб?щалъ быть часа черезъ два; Гл?бовъ сталъ упрашивать его и вытащилъ чуть не насильно.
Стало св?тать. Подъ?зжая къ дому, Гл?бовъ подумалъ, что увидитъ сейчасъ одутловатое лицо швейцара и его вялый, равнодушный взглядъ.
— У насъ швейцаръ боленъ, — зам?тилъ онъ вслухъ.
Николай Михайловичъ проснулся.
— Ахъ, это тотъ… Знаю, — сказалъ онъ, — ему не нынче-завтра капутъ.
— Отчего? — спросилъ Гл?бовъ.
— У него сердце не въ порядк?.
Они сошли съ извощика и вошли въ подъ?здъ. Докторъ сдалъ свою шубу швейцару и внимательно глянулъ ему въ лицо.
— Онъ почти готовъ, — зам?тилъ онъ Гл?бову, поднимаясь по л?стниц?,- а дежуритъ; ничего не под?лаешь!
На его звонокъ отворила теща.
— Ну, чего у васъ тутъ? это вы все мутите? — спросилъ ее Николай Михайловичъ.
Старуха замахала руками.
— Она умретъ! она непрем?нно умретъ! — чуть не закричала она.
— Да неужели непрем?нно? — спокойно спросилъ докторъ и сталъ приглаживать волосы передъ зеркаломъ,
— Идите же къ ней, au nom de Dieu!
— Не растрепаннымъ же идти! Мн? этотъ… вашъ… од?ться порядкомъ не далъ, — сказалъ Николай Михайловичъ.
— Ахъ, mon Dieu! Леля умираетъ и все, а вы съ вашими прическами!
Докторъ спряталъ свою гребеночку въ карманъ и пошелъ за старухой.
— Ишь, какъ б?гать-то стала! — пошутилъ онъ, глядя, какъ та быстро переваливалась на ходу.
Алекс?й Дмитріевичъ постоялъ среди кабинета, а потомъ черезъ столовую и корридоръ тихо подошелъ къ дверямъ спальни.
— Это ничего? можно? — услыхалъ онъ измученный голосъ жены.
— Конечно. Конечно! — громко отв?тила Софья Серг?евна.
— Au nom de Dieu, Леля, не дремли! — жалобно заговорила теща. — Ахъ, это съ ней не сонъ, а просто слабость или дурнота.
— Напротивъ, пусть спитъ, если хочетъ, — возразилъ докторъ. — А вы бы шли туда, мамаша. Тамъ Леша одинъ.
— Да… Иди, мама, — тихо сказала Леля.
Алекс?й Дмитріевичъ отшатнулся и, чтобы не возвращаться въ кабинетъ, быстро пошелъ по корридору и отворилъ дверь кухни. Кухарка, од?тая, спала на кровати; рядомъ въ растяжку на полу спалъ большой б?лый котъ. У плиты стоялъ самоваръ безъ крышки, въ печи л?ниво потрескивали дрова, а въ большомъ м?дномъ чайник? булькалъ кипятокъ.
— Марья! — тихо позвалъ Гл?бовъ, придумывая, что бы спросить у кухарки, если она проснется. Но она не проснулась.
— Леля дремлеть, Леля не мучится, — сказалъ онъ себ? съ облегченіемъ.
