никогда не работал, никогда не обливался потом, никогда не знал жизни. Другой делегат из анархо- синдикалистов Лаптев напомнил собравшимся, что революция делалась «не только интеллигентами, но и массами»; таким образом, России необходимо «слушать голос трудящихся масс, голос снизу…».
Однако лидеры большевиков сочли, что слушать эти деструктивные голоса снизу больше не имеет смысла. По их убеждению, пришло время предстать сторонниками государственного контроля в промышленности, общего экономического плана и общегосударственной системы профсоюзов. В течение весны и лета с целью свержения Временного правительства Ленин объединился с силами анархистов – особенно с анархо-синдикалистами, – поддерживая заводские комитеты и рабочий контроль, чтобы успешнее отстаивать свои интересы. Теперь, когда большевистская революция достигла своей цели, он отвернулся от этих сил разрушения ради централизации и порядка, соглашаясь с профсоюзными защитниками госконтроля.
Соответственно I съезд профсоюзов, на котором большевики пользовались подавляющим преимуществом, проголосовал за превращение заводских комитетов в первичные профсоюзные ячейки. Тем не менее большевикам при всем их лидерстве пришлось разделить компанию с теми активистами профсоюзов, которые требовали, чтобы профсоюзы продолжали оставаться организациями нейтральными, то есть чтобы профсоюзы существовали независимо от государства. Теперь же нейтральность профсоюзов получила ярлычок «буржуазной» идеи, аномалии для государства рабочих.
Когда профсоюзы стали частью государства и состоялось превращение фабричных комитетов в первичные профсоюзные ячейки (пусть на первых порах только на бумаге), комитеты стали «государственными организациями», как и мечтал Ленин. Более того, съезд подчеркнул, что рабочий контроль на местах означает не «переход предприятия в руки рабочих», а «неразрывную связь с общей системой регулирования», работающей в соответствии со всеобъемлющим экономическим планом. Целью профсоюзов стала «централизация рабочего контроля». По сути, рабочим комитетам было приказано совершить самоубийство – как и предполагал Рязанов, – прыгнув в пасть профсоюзного аппарата. Сбылось мрачное пророчество Пиотровского, что профсоюзы «поглотят» рабочие комитеты, которые и породили их.
Хотя и обескураженные таким поворотом дел, анархисты тем не менее не сочли себя проигравшими, не прекратили собственные поиски золотого века. Их самые жесткие обвинения в том, что большевики стали кастой корыстных интеллигентов, предавших массы, звучали громче, чем обычно. Анархисты настойчиво утверждали, что именно массы (как и говорил Лаптев на 1 съезде) были главной движущей силой революции, а Ленин и его партия пришли к власти, просто успев оседлать мощную революционную волну, поднявшуюся снизу.
Это был вопль возмущенных идеалистов, опасавшихся, что из их рук вырвут идеальное общество. В их протестах действительно было рациональное зерно истины. Большевики горели желанием не столько сделать революцию, сколько проложить каналы для утверждения коммунизма или, как двадцать лет спустя писал Максимов, сделать «прокрустово ложе марксизма». Из ряда вон выходящие достижения большевиков состояли в умении отслеживать элементарное стремление российских масс к революционному хаосу и утопии.
Глава 7
АНАРХИСТЫ И РЕЖИМ БОЛЬШЕВИКОВ
Смотрят ли люди на Небо полными счастья глазами, опасаются ли ада после смерти, в любом случае они смущены, поскольку им кажется, что видят они совсем не то, что им обещано при рождении.
С самого своего рождения, имевшего место на сломе веков, русское анархистское движение – если столь беспорядочное и неорганизованное явление в самом деле могло называться движением – было поражено резкими и злобными внутренними спорами о доктринах и тактике. Все старания добиться единства были тщетны. Может, это было неизбежно, ибо анархисты по своей натуре являлись неисправимыми нонконформистами, упорно сопротивлявшимися организационной дисциплине. Похоже, они были обречены оставаться в таком раздробленном состоянии – сборище отдельных личностей и группок: синдикалистов и террористов, пацифистов и активистов, идеалистов и авантюристов.
Фракционные раздоры были обязаны главным образом спаду русского анархизма, последовавшему вслед за революцией 1905 года, а во время Первой мировой войны едва не приведшему к окончательному краху движения. Тем не менее в 1917 году многие лидеры анархизма высказали решительное намерение покончить с прошлыми ссорами. Хотя им пришлось иметь дело с серьезными препятствиями, коренившимися в анархистском символе веры, они все же решили отбросить все, что их разделяло, и сплотиться под знаменем коммунизма, не знающего, что такое государство. Такие их амбиции подкреплялись стремительным появлением и бурным ростом анархистских федераций едва ли не в каждом большом российском городе, от Одессы до Владивостока. И если сотрудничество достижимо на местном уровне, почему не установить его и в национальном масштабе?
Первый шаг к объединению был предпринят в июле 1917 года, когда для созыва Всероссийской конференции было организовано анархистское информационное бюро. Ближе к концу месяца в Харькове собрались представители дюжины городов и в течение пяти дней обсуждали такие жизненно важные темы, как роль анархизма в деятельности фабричных комитетов и профсоюзов и способы плавного превращения империалистической войны во всемирную социалистическую революцию. Перед тем как разъехаться, делегаты возложили на информационное бюро задачу созыва Всероссийского съезда.
Чтобы выяснить размах и силу движения, а также определить уровень интереса к столь представительному собранию, информационное бюро разослало вопросники по анархистским организациям всей страны. Множество ответов, вскоре пришедших в Харьков, давали представление об ошеломляющей поддержке такого съезда и о том, что подобный форум должен состояться как можно скорее. Каждый ответ включал краткое описание анархистских кружков конкретного региона, размах их деятельности и в некоторых случаях – список их публикаций. Таким образом была получена ценная характеристика всего движения. Во многих местах существовали три разновидности анархистских организаций: анархо-коммунисты, анархо-синдикалисты и индивидуальные анархисты. В маленьких городках анархисты часто не проводили явного различия между анархо-коммунизмом и анархо- синдикализмом – и тот и другой существовали в рамках единой Федерации анархистов или анархистов- коммунистов-синдикалистов. Тут и там группы толстовцев призывали к непротивлению злу насилием и, хотя у них была очень слабая связь с революционными анархистами, чувствовалось их моральное воздействие на движение. Что же до индивидуалистов, некоторые были настроены весьма мирно, а другие призывали к насилию, но все как один они отрицали и территориальные коммуны анархо-коммунистов, и рабочие организации анархо-синдикалистов. Они считали, что только неорганизованные анархисты- индивидуалисты свободны от всяческого принуждения и давления, что и позволяет им хранить верность идеалам анархизма. Черпая указания у Ницше и Штирнера, они превозносили «эго» и его волю, а в некоторых случаях демонстрировали чисто аристократический стиль мышления и действий[29].
Анархо-индивидуалистов привлекало богемное окружение художников и артистов, где случались и бандиты, что вели жизнь одиноких волков. Их одержимое стремление к чисто индивидуальной свободе обретало форму то философского солипсизма, то очертания более активного революционного героизма или же откровенного бандитизма, в котором последнюю точку ставила смерть, поскольку позволяла окончательно ускользнуть от жестких уз организованного общества.
В конце 1917 – начале 1918 года анархистские публикации сообщали, что Всероссийский конгресс неминуем, но пагубные разногласия в движении снова дали о себе знать, и ожидаемая встреча так и не
