Призрак бомбея

хозяина-иранца парень будто не замечал.

— Эй, Кэки! — наконец крикнул Рустам костлявому официанту и, показав на перечень запретов над зеркалом, сказал: — Добавь: «НЕ ТАНЦЕВАТЬ»!

— Ну что такое, Рустам-бхай? — Ежик простодушно взглянул на него, сел и повернулся к друзьям.

— Да какой там ухажер, — возразил Инеш странным голосом. — По крайней мере, мне так не кажется.

— Что же стряслось-то, яр?

— Я ждал ее возле дома, — ответил Инеш, — и начал читать стихи — из джентльменского справочника «Как ухаживать за дамой». Ну, знаете, романтические такие.

— Может, ей не понравился твой стих? — предположил Толстяк.

— Она вышла вся растрепанная, ошалелая, — продолжал Инеш, затушив окурок в его тарелке. — А потом я очнулся на земле — и ни мотоцикла, ни Милочки!

Друзья звонко, раскатисто захохотали. Толстяк чуть не подавился своей булочкой.

Рустаму за стойкой показалось, что его чересчур долго игнорируют. Внезапно он выключил вентилятор над столиком студентов: мол, немедля что-нибудь закажите или убирайтесь.

— Рустам-бхай, зачем вырубили вентилятор? — всполошился Инеш.

Джагиндер перевел взгляд на выставку пирожных, кексов, печенья, картофельных чипсов, булочек и салли — тонкой, глубоко прожаренной картофельной соломки, — что выстроились в ряд у миски с маслом.

— Чай, кофе, мороженое? — спросил Рустам, показывая на бело-голубой холодильник с небрежной надписью «Качиства», под которой нежился ухмыляющийся арктический тюлень.

— Пачку печенья с земляникой и кешью и чаи масала, — сказал Инеш, вымучив широкую улыбку.

— Чая на всех, — подмигнул Ежик.

Вентилятор на потолке снова запыхтел.

— Она забрала твой мотоцикл? — воскликнул парень с безволосой грудью.

— Ага, точно, — фыркнул Толстяк. — Будто девчонка умеет на нем ездить!

— Наверное, кто-то меня ударил, — сказал Инеш и пощупал лицо: нет ли синяков. — Ничего не помню. Я осмотрел все кругом, даже заглянул за ворота, но ее нигде не было. И мой «триумф» тоже исчез!

— Не переживай, такой мотоцикл, как у тебя, далеко не спрячешь. — Ежик сочувственно покачал головой и постучал Инеша по спине: — Лучше не гоняйся за девкой, если у нее уже есть ухажер, яр. От этого одни неприятности.

— Я думал, она убежит со мной, а она свалила с моим мотиком! — простонал Инеш.

— Девка нынче ветреная пошла, — подытожил Толстяк и высыпал в рот целую банку ирисок «пэрри».

— Простите, — сказал Джагиндер, подойдя к их столику. — Вы случайно не о Милочке с Малабарского холма говорите?

— Правильно, о ней, — кивнул Инеш, с любопытством и подозрением разглядывая Джагиндера.

— О Милочке Лавате? — уточнил тот. Невозможно было представить благовоспитанную соседскую дочку на мотоцикле. Девушки так не делают.

Инеш молча кивнул.

— Своим мотиком он соблазнит любую девчонку, — пояснил Ежик. — Просто не повезло в этот раз.

— Да что ты врешь? — надвинулся на парня Джагиндер. — Я знаю соседскую дочку. И знал ее отца, пока он был жив. Как тебе не стыдно?

С этими словами он бросился вон из кафе, подавляя нарастающий приступ паники. «Чертов мальчишка просто врет. Бахвалится перед дружками». Соседи строго оберегали девушку, он бы и сам воспитывал свою дочь так же, останься она в живых.

Свою дочь.

В сознании Джагиндера его лунная пташка стала воплощением добродетели. Если бы можно было кое-что предотвратить, жизнь развернулась бы перед ним роскошным восточным ковром, как и намечалось. Никаких сюрпризов или крутых поворотов. Лишь пышный гобелен из дней и ночей, который в конце земного пути он бы свернул и гордо назвал своей собственностью.

Ко всеобщему удивлению и радости, инспектор полиции Паскаль постучал в парадную дверь всего через четверть часа после спешного звонка в участок.

Жильцы сидели в доме — чопорные и перепуганные. Бунгало они перевернули вверх дном, понимая, что брошенные сапожки Мизинчика — зловещий знак.

Не снимая длинного плаща, Паскаль направился прямо в комнату. Он отрывисто кивнул Маджи и вытер лицо носовым платком.

Кунтал забрала у него черный непромокаемый плащ и фуражку, а Паскаль стянул черные резиновые сапоги и в одних носках цвета куркумы бесшумно прошел к кушетке. В комнате появился повар Кандж с подносом чая и печенья.

— Нет-нет, все хорошо, — сказал инспектор, отмахиваясь от повара одной рукой, а другой налил себе чаю. — Так-с, и что у нас?

— Пропала моя внучка. — Осунувшееся лицо Маджи было бледным, руки дрожали.

— Аччха, — Паскаль поискал в кармане рубашки ручку, доставая по ходу конфетные обертки, сигареты и паан, который затем бесцеремонно развернул и сунул в рот. — Имя? Возраст? Род занятий?

— Мизинчик Миттал. Ей всего тринадцать.

— Соседям звонили? — спросил инспектор. — Может, она забрела к ним в гости?

— Посреди ночи, инспектор? — вмешалась Савита. Этот развалившийся на кушетке хам вовсе не внушал ей доверия.

— Обзвоните, — приказал Паскаль. — Не по нутру мне это.

«Меньше надо объедаться дармовыми обедами», — желчно подумала Савита.

— Я позвоню тете Вимле, — вызвался Нимиш и скрылся в столовой.

— Так-с… — Паскаль черкнул что-то в блокноте. — Ну и каковы обстоятельства ее досадного исчезновения?

— Наш шофер поскользнулся под дождем, и воротами ему отхватило палец, — начала Маджи, и грудь ее заколыхалась от волнения. — Пока мы с ним возились, Мизинчик вышла на улицу. Мы заметили это… слишком поздно.

Савита театрально всхлипнула.

— У ворот кто-нибудь еще был?

— Нет, — ответила Парвати. — Я вышла, когда Гулу упал, и никого больше не видела.

— А где этот Гулу?

Маджи показала на шофера, который, закрыв глаза, привалился к дивану. Перевязанная рука была прижата к груди.

Паскаль поднял колючие брови:

— А что он делал в столь поздний час у ворот?

— Ждал возвращения моего сына, — ответила Маджи.

— Аччха, вашего сына. Ну и где же он может быть?

— В конторе.

— Поздно ночью?

— Да.

После второй чашки чая и новых расспросов Паскаль запихнул блокнот в карман рубашки и вздохнул:

— Все это крайне любопытно.

— Любопытно? — вскинулась Савита. — И это все, что вы можете сказать?