чем.
Кстати: какой-нибудь развязный полемист, споря с Вами, мог бы злорадно съехидничать: “А у самого (Г. В. А.) в стихах и ‘тысячи рек’, и ‘миллионы лет’, ‘розовый идол, персидский фазан”. Но я-то знаю, что главное у Вас — это
одно, единое сиянье,
как месяц из-за облаков —
сиянье той прекрасной бедности, которая богаче богатства, и что ей Вы, как Рыцарь Бедный, верны. И только в том дело, что верность абсолютно бескорыстная этой “Прекрасной Бедности” привела бы к непоправимо серой странице — о коей, повторяя вас, в этом письме уже упоминается.
И тут “позволяю себе” защищать “украшения”. Они — и утешение ведь — а утешения нам нужны. Слишком безотрадно “остаться ни с чем” (без всякой поэзии, раз невозможна чистейшая, совершенная) — и не хватает духа последовать за Вами к этому “ничему”. Слишком безотраден “храм”, который “пуст и гол стоит”…
Ах! Будем (это не проповедь, я не агитирую, не правда ли) — “будем”, в меру сил наших, “украшать жизнь”. Или — будем “воспевать прекрасное” — не в том ли долг поэта? Или — воспоем хвалу Богу, в благодарность за то хотя бы только приятное, что, среди всяких гадостей, все-таки выпало на нашу долю.
В частности, мое земное существованье теперь, после парижской беды и мюнхенской тоски, такое, что роптать на Бога было бы просто “некорректно”, непорядочно. И только одно мешает петь безостановочно осанну: то, что разные Лидии Алексеевы и Кленовские затянули слишком уж густую аллилуйю (не Иваск: у него аллилуйя “на свой лад”, и хотя поэтику его я “не приемлю”, против его стиля “вопию” (меньше, чем против Цветаевой, которая невыносима вовсе) — но в дешевой “просветленности” его не упрекнешь). Вообще же — не аллилуйя нужна, а свидетельства о том, что есть в мире “сияющие пустяки”, не только ужас, грязь, скука. И раз это я вижу, эти сияющие штучки, яснее многих — то и “долг” мой сказать о них, больше того, даже и “приврать” порой следовало бы насчет сиянья, чтоб попытаться “навеять человечеству сон золотой”.
И еще скажу: “сияющие пустяки” в моих стихах гораздо ближе к “парижской ноте”, чем на первый взгляд кажется. Например. Пусть мелочей, деталей у меня стало больше, все-таки разговор всегда “о самом главном”, мелочи относятся к главному, словарь по- прежнему “строгий”. И не это одно от парижск<ой> ноты.
В “Монологе” мир часто объявлялся иллюзией. В “Линиях” этого нет вовсе, но с “М<онологом>” есть связь. В третьей книжке будет связь и с “М<онологом>”, и с “Л<инией>”— и с “парижской нотой’, точнее, с мыслями Адамовича. Да, будет связь с мыслями Адамовича.
Но я “заговорил’ Вас, Георгий Викторович, простите и — очень буду ждать весточки от Вас, тянет узнать, как Ваше здоровье, как живется Вам. Можно это? Гингеру написал (давно), послал доллар на книжку; очень его жалко. Вот. Аня легко умерла.
Не досадуйте на Вашего разболтавшегося
Игоря Чиннова
* <Внизу страницы примечание Чиннова:> “ниццарскими’? “ниццскими” — j’aime ццск. mais… < я люблю ццск, но… — фр.>.
** <Под строкой размечена ритмика последней фразы в скобках>.
*** <Внизу страницы примечание Чиннова:> Одно стих<отворение>, в “Мостах” 11, первое, сделано из мусора, им даже дорожу потому, но это не те простейшие вещи, конечно, отнюдь не простейшие.
**** <Внизу страницы примечание Чиннова:> Эстетизм бывал безвкусен очень часто — однако, не всегда. И главное — прекрасного (и любви к прекрасному!) он скомпрометировать не может» (НИОР РГБ. Ф. 754. К. 4. Ед. хр. 15.Л. 5-14).
214
Новая, третья по счету книга Чиннова вышла лишь три года спустя — «Метафоры» (Нью-Йорк: Изд-во «Нового журнала», 1968).
215
Из стихотворения Чиннова «“Если завтра война”… Накануне войны…», вошедшего в сборник «Линии» (Париж: Рифма, 1960).
216
Многолетняя полемика между Адамовичем и Ходасевичем русскими эмигрантами воспринималась как одно из центральных событий литературной жизни. Она так или иначе затронула практически все темы, обсуждаемые литераторами эмиграции, оба критика высказывались обо всех интересных литературных явлениях, были зачинателями или принимали участие в большинстве литературных споров эмиграции. Об этой полемике существует уже изрядная литература. Наиболее подробно см.: Bethea D. Khodasevich: His Life and Art. Princeton, 1983; Hagglund R. The Adamovich — Xodasevic Polemics I I Slavic and East European Journal. 1976. Vol. 20. № 3. P. 239–252; Idem. The Russian Emigre Debate of 1928 on Criticism // Slavic Review. 1973. Vol. 32. № 3. P. 515–526; Idem. AVision of Unity: Adamovich in Exile. Ann Arbor (Mich.): Ardis, 1985; Полемика Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича (1927–1937) / Публ. О.А. Коростелева и С.Р. Федякина; вступ. ст. О.А. Коростелева // Российский литературоведческий журнал. 1994. № 4. С. 204–250.
217
Цетлин М. О современной эмигрантской поэзии // Современные записки. 1935. № 58. С. 452–461.
218
Струве Г. Полемика Адамовича и Ходасевича о поэзии // Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. С. 220–222.
219
Ахматова встречалась с Адамовичем в Париже в июне 1965 г., выехав из СССР в Англию для получения диплома почетного доктора Оксфордского университета. См. об этом: Адамович Г. Памяти Анны Ахматовой // Русская мысль. 1966. 12 марта. № 2437. С. 1; Он же. Мои встречи с Анной Ахматовой //
