являемся представителями другой, хотя и более маленькой, колонии, но внезапно с ужасом понял, что мы для них только арестанты, пленники или еще что-нибудь в этом роде, как бы они это ни называли.
Генерал Зверобой объявил, что наш капитан — Бурачник и что мы причислены к группе «Метки на правом боку», и стража увела нас. Наверное, в тот день капитан Бурачник был очень занят, да и я старался не попадаться ему на глаза, боясь, что он начнет нас сразу метить. По нашим нормам все их норы переполнены, и у них легко остаться незамеченным, так как их кролики очень мало знают друг друга. Мы нашли себе место в одной из нор и попытались уснуть, но ночью нас разбудили и выгнали на сильфлей. Я надеялся, что нам представится возможность убежать, но куда бы я ни пошел, повсюду встречал часовых.
Мы держались в стороне, и нас никто не знал в лицо. У меня вдруг зародился план спасения. Он был довольно рискованным, но мог легко удасться по той простой причине, что в Эфрафе любой кролик привык повиноваться и не смеет задавать вопросов.
Я понаблюдал за капитаном Бурачником. Он показался мне славным парнем, добросовестным, но слабохарактерным и страшно замученным бременем непосильных дел.
Следующей ночью, когда нас снова выгнали на сильфлей, было так темно, что хоть глаза выколи, и шел дождь, но такие мелочи в Эфрафе мало кого волнуют.
Всякий рад тому, что можно выползти наверх и немного попастись. Все кролики строем вышли наружу, а мы остались позади. Капитан Бурачник стоял на откосе с двумя часовыми. Серебристый и другие мои кролики пошли вперед, а я подбежал к Бурачнику, задыхаясь, как будто бы прибежал издалека, и спросил: «Вы — капитан Бурачник? Вас немедленно требуют в Сенат!» — «Зачем?» — спросил он. «Там вам скажут! — отвечал я. — На вашем месте я не заставлял бы членов Сената ждать». — «Но ты не скороход Сената! Кто ты? Какой метки?» — спросил он. «Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — заявил я. — Значит, мне доложить, что вы отказываетесь явиться в Сенат?»
Он заколебался, а я сделал вид, что ухожу. Тогда он вдруг поспешно закричал: «Хорошо, я иду! Иду!» И у него, бедняги, был ужасно испуганный вид. «Но кто примет на себя команду во время моей отлучки?» — «Командовать буду я! Таков приказ!»
Он поспешно ускакал, а я обернулся к часовым и сказал: «Стойте здесь, да смотрите у меня, не зевать! Я обойду всех часовых!»
Тут мы все четверо скрылись в темноте и, конечно, через малое время налетели на двух патрульных, которые пытались было нас остановить, но мы все разом бросились на них. Нас было вдвое больше, но они дрались как сумасшедшие, и один из них порвал Крушине нос. В конце концов мы от них отбились и стрелой помчались через поле. Была такая тьма и шел такой дождь, что мы не видели, куда бежим.
Погоня за нами задержалась оттого, что бедняги Бурачника не было на месте и некому было подавать команду. Однако вскоре за спиной у нас послышался топот преследователей. Могу вам сказать, что Аусла в Эфрафе — нешуточная вещь. Туда берут за рост и силу. Аусла отлично владеет искусством передвигаться в темноте и под дождем. Они так боятся своего Сената, что больше не страшатся уже ничего на свете.
Вскоре я понял, что мы попались. Посланные за нами патрульные уже наступали нам на пятки. Я собирался отдать приказ повернуться и принять бой, как внезапно у нас перед глазами вырос крутой откос. Он был круче нашего холма и выше рябинового дерева. Его наверняка сделали люди. Мы полезли вверх по откосу. Забравшись наверх, мы заметили, что вершина откоса покрыта песком и гравием, рассыпавшимся при каждом нашем прыжке. Затем под лапами у нас заскрипели широкие плоские куски дерева с накрепко прикрепленными к ним длинными металлическими стержнями. Эти стержни гудели! Не успел я мысленно сказать себе: «Вот уж это точно дело рук человека», как свалился по другую сторону откоса. В темноте я не разобрал, что на вершине была только узкая полоса земли! Я несколько раз перевернулся через голову и влетел в куст бузины, где и застрял.
Остролист замолчал, как будто припоминая все, что с ними случилось. Затем он сказал:
— Очень трудно описать, что произошло потом, но я расскажу вам чистую правду: господин Фрис прислал на помощь своего Великого Посла и он спас нас! Мы все четверо упали невдалеке друг от друга. Дальше всех укатился Крушина. Его ослепила кровь, заливавшая глаза. Я с трудом поднялся на ноги, чтобы встретить патрульных лицом к лицу. И тогда какая-то тень (не знаю, как вам ее описать, размером она больше тысячи хрудудилей) с огромной скоростью выскочила из темноты! От нее шел дым и огонь, и свет, и она так ревела, колотя по металлическим стержням, что земля вокруг тряслась. Она пролетела между нами и патрульными, как тысяча ураганов вместе с молниями. Не знаю, что случилось с кроликами из Эфрафы. Либо они бежали, либо это чудище их раздавило! И вдруг вмиг эта тень исчезла, и мы услышали, как она постепенно удаляется и — тук-тук-тук, тук-тук-тук — исчезает вдали.
Мы долго не могли сдвинуться с места от страха. Затем мы обнаружили у подножия откоса туннель; он прорезал насыпь насквозь. Мы пошли по туннелю и вскоре вылезли в том месте, где полчаса назад поднялись на откос. Затем мы долго прыгали по полям, и я наконец понял, что мы далеко ушли от Эфрафы.
Идти пришлось без отдыха. Подходя к холмам, я хромал и был почти в полубреду. Но даже мне легче, чем бедному Землянике. Хотя он не жалуется, нам обоим понадобится длительный отдых, а Крушина получил уже вторую серьезную рану. Но хуже всего то, что мы потеряли Ореха!
На вечернем сильфлее, медленно щипля траву, кролики тихо продвигались по освещенному солнцем лугу. Невдалеке от стада Лохмач упорно всматривался в даль, и Остролист тоже поглядывал в ту сторону.
— Что ты там высматриваешь? — спросил он.
— Ну вот, Смородина возвращается! — со вздохом облегчения сказал Лохмач.
Смородина большими скачками спустился с холма от линии горизонта. Видно было, что он устал, но, заметив кроликов, поскакал быстрей. Он подошел к Лохмачу.
— Где же ты был? И где Пятый? — спросил Лохмач.
— Пятый с Орехом, и Орех жив! — воскликнул Смородина, радуясь произведенному эффекту. — Орех ранен — не знаю, насколько тяжело, но знаю, что он не умрет!
— Ты не надуваешь нас? — взволнованно спросил Лохмач.
— Нисколько! — ответил Смородина. — Орех лежит сейчас у подножия холма, в канаве, там, где вы сидели в ту ночь, когда встретили Остролиста!
— Вот самая чудная новость, которую я когда-либо слышал! — вскричал Остролист. — А нет ли тут ошибки, Смородина?
— Никакой ошибки! Ореха отыскал Пятый! Мы с ним прошли почти до самой фермы. Он нашел Ореха под землей в водосточной трубе. Нам пришлось его оттуда вытаскивать за здоровую заднюю лапу.
— Но как же Пятый догадался, что Орех еще жив?
— Спросите у него самого! Когда мы вытащили Ореха, Пятый осмотрел его раны. У Ореха скверная рана на задней лапе, хотя кость цела. Бок у него весь разорван. Мы, как сумели, вылизали раны и потащили его домой. Можете себе представить наше положение: яркий день, полная тишина и с нами хромой кролик, от которого на целую милю разит свежей кровью! Я страшно нервничал, но Пятый был спокоен, как бабочка на камушке! Он терпеливо сидел на траве и поглаживал себе уши. С этого дня я бы поверил ему, утверждай он даже, что мы способны охотиться на лисиц! К сожалению, Орех не может взобраться на холм!
Наступило молчание. Лохмач и Остролист долго переваривали новость. Наконец Лохмач спросил:
— Пятый с Орехом собираются заночевать в старой канаве?
— Пока Орех не окрепнет, ему не осилить подъема, — заметил Смородина.
— В таком случае я иду вниз! — заявил Лохмач. — Я помогу им поудобнее устроиться, а кто-нибудь другой поможет Пятому ухаживать за Орехом.
— Тогда поторопись, скоро зайдет солнце! — сказал Смородина.
— Ха! Если мне попадется навстречу горностай, пусть глядит в оба! Завтра я принесу тебе его шкуру! Вот так! — Лохмач поскакал вперед и исчез за откосом.
У Ореха так болела лапа, что три четверти километра, которые они прошли по палящей жаре от
