— Володечка…
— За него болеешь. Ты свою жизнь можешь устроить. Вполне можешь! Есть один человек, он возле тебя ходит. Но ты своему ребенку чужого отца не желаешь.
Что-то Люба такого человека не замечала. Но гадалке виднее. Вполне возможно, это завскладом Федор Иванович. Он, как встретится с Любой, всегда пошутит: «Как жизнь молодая? Какое самочувствие?»
— Врать не буду, карты показывают — остается тебе дорога долгая и тяжелая. На ближайшее время одинокая. А на дальнее время — это другое гадание нужно.
Зина собрала карты, отсчитала двадцать одну и раскинула — для дома, для сердца, что было, что будет, и остальные, как положено. А в самом конце — чем сердце успокоится. Вышло — надеждой.
Люба достала из сумочки три рубля. Ей за них целый день на работе вертеться, а эта за десять минут огребла да сунула куда-то, Люба и увидеть не успела.
— А помочь как-нибудь можно?
— Трудно этому делу помочь. Сама виновата — до развода довела. Теперь вдвое тяжелей.
— А сколько все же вы за это взяли бы?
Зина подумала.
— На работе у него была?
— Директор отказал принять. Партийный секретарь у них женщина. Она в отпуску была, с понедельника заступает. Схожу к ней.
— Ты меня слушай. Я сколько могу, буду помогать. Ты и так уж много упустила. На работу, конечно, сходи. А то и повыше можно. Другие в газету пишут — тоже иной раз помогает. Он выпивать любит?
— В компании, по праздникам. А так — нет.
— Это плохо. На алкоголь сейчас большое внимание. Ну, что я вам скажу? Дело очень трудное. Только вас, как женщину, жалею. А то и не взялась бы. В пятницу принесешь мне рубашку его — обязательно ношеную, — две пачки иголок да сто рублей денег.
— Сто рублей! — откачнулась Люба.
— Это деньги не мои будут, — строго сказала Зина. — Если за два месяца не вернется, я девяносто обратно отдам. А уж десять за труды пойдут. И тоже не мне — старухе одной, которая слово знает.
— Я ребенка одна воспитываю, скостили бы хоть половину, войдите в положение…
— Ох, не торгуйся, женщина! — предостерегающе подняла палец Зина. — Это дело не торговое.
— Нету же у меня ста рублей! И до получки еще неделю жить! — заплакала Люба, будто у нее и вправду не было денег.
— Последнее мое слово — восемьдесят. Вы, женщина, за счастье свое боретесь. Тут с расходами считаться не приходится.
Люба поняла, что больше ей не уступят. Настроение людей она всегда хорошо понимала. Бывало, Онин с сестрой своей в кухне тайком пошепчутся, а ей уже ясно, что ее, Любу, обсуждают. И тут поняла — рассердилась гадалка.
— Вы уж, миленькая, покрепче сделайте…
Зина усмехнулась:
— Меня учить не надо. Только если в ближайшее время придет, то постарайся, чтобы он твою вещь с собой унес. Духами пользуешься?
— Одеколон есть. «Лето».
— Ну, полей своим одеколоном хоть платок какой-нибудь и в карман ему заложи.
Зина все хорошо втолковала своей клиентке. Теперь она пойдет по начальству, по общественным организациям. А Зина свое дело сделает. Заколет иголками рубашку у сердца, у горла, рукава заколет — не просто, а с наговором. Душно человеку станет, сердце заболит, руки, ноги ослабнут. Домой потянет. И бывало — возвращались мужья к женам. Ну, а если нет, так деньги не просто отдашь, потянешь месяца три. Другой и надоест ходить. А придется отдать — тоже не убыток. Десятка останется.
— А вы не интересуетесь журналы получать? Я вам «Здоровье» могу выписать. Сейчас многие по «Здоровью» лечатся. Я даже «Работницу» могу оформить. Очень дефицитные издания.
Нет, не заинтересовалась Люба. Что ей журналы, когда жизнь разбита.
Проводив клиентку, Зина пошла на кухню. Сын чистил картошку. Сам догадался. Золотой ребенок. С детства приученный к труду. Когда Зина работала дворником, поднимала его в четыре часа утра, и они шли вместе очищать улицу и двор от снега. Не для помощи, какая от ребенка помощь. Боялась, что разболтается, разбалуется. До сих пор она его жизнь по-своему поворачивала и добилась того, что он ей принес золотую медаль из школы.
А теперь ее сын страдает душой. Ну не все ли равно, кем он будет? Лишь бы здоров да счастлив. Если не были филологами цыгане, пусть ее мальчик будет первым.
— Больно я тебя ударила? — сурово спросила Зина.
Он посмотрел на мать и улыбнулся:
— Мне твоя рука не тяжела.
Не помнит зла ее сын. Счастливая будет женщина, которой он достанется.
— Поступай куда хочешь, — сказала Зина, — делай, как тебе лучше.
И добавила на всякий случай:
— Только потом уж не кайся…
Того, что велела ворожея, Люба не сумела сделать. Платок, одеколоном надушенный, так на трельяже и остался. Рубашку, правда, отнесла. Одежды Викторовой у Любы припрятано много. Он никогда не знал счета своим вещам, а у нее Володечка растет. Иголок две пачки тоже отнесла. Расход небольшой. А деньги отдавала с трудом. Три получки копила — только собралась на книжку положить, — а тут своими руками отдай. Ну, на устройство жизни не жалко, но, если не вернется Онин, Люба свои деньги вытребует. Она деньгами не швыряется!
В субботу Володечка попросил два рубля на абонемент. В городском лагере решили последние недели перед учением поводить пионеров по театрам и концертам.
Люба денег не дала.
— А ты скажи, сынок: мы с мамой одни живем, нас папка бросил. У мамы денег на театры нет. Не бойся, возьмут они тебя, не оставят одного.
А он даже в лице переменился.
— Есть у тебя деньги! В тумбочке лежат. И от папы ты алименты получила.
Вот они какие хитрые теперь, дети!
В воскресенье с утра Люба сыну и рубашку чистую приготовила, и галстук пионерский нагладила. А он твердо заявил:
— Не пойду!
Пришлось Любе самой тоже одеться, взять его за руку и силой привести в уголок парка, где собирался отряд.
Совсем молоденькая и ростом маленькая вожатая смутилась, покраснела, когда Люба отвела ее в сторону и сказала, что ей, одинокой женщине, не по силам выложить два рубля на развлечения сына. Однако оставить его одного, когда все товарищи будут по театрам ходить, нехорошо. И Люба надеется, что вожатая этого не допустит.
Володя изо всех сил крутил руку, чтобы вырваться.
Он не переставая шептал:
— Мама, не надо, не хочу я, мама…
— Вы ж не бросите ребенка на влияние улицы?
Володя зарыдал в голос, чем сразу вызвал интерес ребят, которые обступили вожатую и мать с сыном.
— У нас никаких фондов нет, — растерянно сказала маленькая вожатая. Но тут же заторопилась: — Конечно, мы его не оставим… Не беспокойтесь, я за него внесу…
Это предложение Любу не устроило.
Сколько там она сама получает, эта пигалица.
