Леди Босс

Нью-Йорке.

Воспитывать Бриджит отнюдь не входило в планы Шарлотты. Она немедленно определила внучку в закрытую частную школу в часе езды от Нью-Йорка.

Бриджит хотела одного — чтобы ее оставили в покое. Чтобы все забыли о ее скандальном прошлом.

Она держалась обособленно, не заводила друзей и, самое главное, поняла, в чем состоит секрет выживания: никогда и никому не доверять.

— Эй, Станисноб, тебя к телефону.

Станисноб — одно из наиболее милосердных ее прозвищ. Но Бриджит не обращала внимания. Она знала, кто она. Бриджит Станислопулос. Личность, человек. А не испорченное отродье, как утверждали бульварные газетенки.

Вся эта желтая пресса никогда не оставляла ее в покое. Все время кто-то бродил вокруг, подсматривал, шпионил. В кустах прятался фотограф, нахальный репортер ходил за ней по пятам. Постоянная слежка.

У бульварных газетенок были свои фавориты: Лайза-Мари Пресли, принцесса Монако Стефани и Бриджит Станислопулос. Три юные наследницы. Всегда годятся для хорошей сплетни.

Не обращая внимания на глупое прозвище, Бриджит взяла трубку из рук высокой девицы со взбитыми волосами и массой веснушек. Может, они могли бы стать подругами — только в другое время, в другой жизни.

— Слушаю, — нерешительно произнесла она в трубку. Все ее разговоры полагалось записывать, но никто никогда не брал на себя этот труд.

— Эй, красоточка, это Ленни. И, как всегда, у меня блестящая идея. Какие у тебя планы на лето?

— Никаких.

— Замечательно. Я тут поговорю с Лаки, чтобы ты приехала и пожила с нами в Малибу-Бич. Мы сняли великолепный дом. Ну как?

Бриджит пришла в полный восторг. Ленни Голден и Лаки были единственными людьми, к которым она по-настоящему привязалась. Ленни, ее бывший отчим, теперь женат на Лаки, которая в свое время была замужем за дедом Бриджит. Какое сложное переплетение! Генеалогическое древо Онассисов по сравнению с кланом Станислопулосов выглядело примитивно.

— С удовольствием, — радостно ответила она.

— Заметано. Я попрошу Лаки уговорить Шарлотту отпустить тебя на несколько недель.

— Господи! Да не придется уговаривать. Просто надо поставить ее в известность. Она будет счастлива от меня избавиться.

— Не говори гадостей, малышка, — поддразнил Ленни.

— Так это правда, Ленни!

— А потом, когда я закончу сниматься, может, мы все рванем в Европу.

— Чудесно!

— Не наблюдаю большого энтузиазма.

— Да ладно тебе. Я бы прибила кого угодно ради этой поездки.

— Пожалуйста, не надо. Мы уже почти договорились.

— Поскорее бы!

— Вот и дивно.

— А почему ты не на съемках? Ведь сейчас середина дня в Лос-Анджелесе.

— А ты почему не на уроках? — ответил он вопросом на вопрос.

— Полшестого. Я совершенно свободна.

— Тогда пойди куда-нибудь и разгуляйся вовсю.

Она хихикнула.

— Не могу. Будний день. Нас в эти дни не выпускают.

— Наплюй на одно-два правила, живи рискованно.

— Ты вроде не должен мне такое говорить, — заметила она, вспомнив тот единственный раз, когда она наплевала на правила, и что из этого вышло.

— Кончай вешать мне лапшу на уши. На твоем месте я так бы и поступил.

Как «так бы»? Друзей у нее не было. Сбежать из школы не с кем. Кроме того, в ней отсутствовала материнская черта — желание оборвать поводок. Бриджит уже поняла, какую высокую цену надо за это платить.

— Как там на съемках? — быстро сменила она тему.

Ленни застонал.

— Не порть мне день.

— А Лаки с тобой в Лос-Анджелесе?

Он разыграл возмущение.

— Зачем столько вопросов? Ты что ко мне пристаешь, больше заняться нечем?

Бриджит улыбнулась.

— А ты разве не знаешь? Нравится тебя заводить.

Он сказал, засмеявшись:

— Ладно, живи дальше, а я позвоню на той неделе и поговорим поподробнее. Договорились, пташка?

— Договорились, грязный старикашка.

Ленни всегда прекрасно на нее действовал. Особенно когда называл ее «пташкой», сокращенное от «тюремная пташка» note 2. Такое у него было для нее ласкательное имя. В ответ она всегда обзывала его «грязным старикашкой». Это стало их игрой, их способом сказать, что прошлое ничего не значит.

— Посмейся над чем-нибудь, и все пройдет, — часто говорил ей Ленни.

Может, он и прав, только это не означает, что она может расслабиться. Она — Бриджит Станислопулос. Личность. Наследница. Прежде всего — наследница. От этого никуда не уйдешь.

Вздохнув, она вернулась в спальню — тюремную камеру, которую она делила еще с тремя девушками. На столе рядом с кроватью возвышалась стопка домашних заданий, а на стене, с ее стороны, висел единственный плакат, изображающий застенчиво улыбающегося Бой Джорджа, при полном гриме и локонах. Ей нравилась его музыка, и еще ей нравилось, что, казалось, ему на все наплевать. Такие ей были по душе.

У других девушек висели многочисленные плакаты и портреты всех кого попало, начиная от Рода Лоу и кончая почти голым Ричардом Гиром. Ну и что? Бриджит не хотела больше никаких романтических привязанностей.

На какой-то момент она позволила себе вернуться в прошлое. Прежде всего вспоминалось злобное, ухмыляющееся лицо Сантино. Потом возникал Тим Вэлз. Молодой и красивый. Начинающий актер, которого угораздило ввязаться в историю с ней и ее братом Бобби. Газеты так и не связали убийство молодого актера с делом Боннатти.

«Боже милостивый», — подумала с содроганием Бриджит. Она любила Тима, а он попытался заманить ее в ловушку. И сожалению, ему пришлось поплатиться за это жизнью. Только ее вины в этом нет. Люди Боннатти выполнили приказ, а приказ гласил — убрать Тима Вэлза с дороги.

«Не думай об этом», — молча укорила себя Бриджит. Два месяца они таскали ее по психиатрам. Наконец один из них посоветовал: «Прекрати об этом думать». Единственный толковый совет. А все разговоры о том, что ее родной отец мертв и что мать тоже ушла в мир иной, и поэтому она должна чувствовать себя брошенной, сплошная ерунда.

Никто ее не бросал — она ощущала себя сильной. Сумевшей выжить. Бриджит Станислопулос никто не нужен.