Изабелла медлила. Ее фамильных драгоценностей должно было хватить на то, чтобы, продав их, как- то жить. Она забрала их, а больше, собственно у нее не было ничего, чем бы она дорожила. Она разорвала кое-какие свои записи и в последний раз огляделась. Дворец был пуст, и в его пустоте таился страх. «Просто огромный необжитой дом, — пробормотала она. — И не о чем жалеть». Дом, где она родилась, где рождались многие поколения королей Аквитанских. В его пустоте, казалось, слышно было, как завывает ветер. Или всего лишь сквозняк. Она закрыла свои комнаты и, миновав темный коридор, вдоль которого еще недавно всегда горели факелы, освещая путь, впервые распахнула сама парадные двери. Никогда еще не было такого, чтобы около них не стояли стражники. Она вышла, и на голове у нее красовалась золотая корона.
Она увидела, что опоздала. Выпавшие на ее долю унижения не закончились. По мраморным ступеням ей навстречу поднимались люди. Она медленно, по инерции продолжала свой спуск, как будто не видела их. Ее длинное светлое платье тихо шуршало, задевая ступени. Странно, столь разношерстая толпа двигалась тихо, аккуратным клином, сужающимся по направлению к ней. Во главе процессии шагал Орсини, первый министр нового правительства, которое больше не подчинялось королеве Аквитанской. За ним шли вновь избранные министры, за ними — члены Совета. Она на мгновение встретила взгляд серых глаз Орсини и усмехнулась, ни на секунду не замедляя шагов. Лестница была длинной…
Казалось, миновала вечность. Изабелла слышала свое прерывистое дыхание и шагала, шагала… Перед глазами все плясало. Вдруг раздался оглушительный в наступившей тишине барабанный бой, возвещая о победе переворота. Тут же где-то загрохотали пушки, и над площадью взвились огни салюта. Изабелла осилила уже половину лестницы, и испуг от внезапного грохота едва не заставил ее пошатнуться. Но нет, она сосредоточенно спускалась, собирая остатки мужества и королевского величия, чем плотнее она приближалась ко встречной процессии.
Первый министр поднял руку, и следовавшие за ним люди остановились. Теперь они все смотрели на нее, причиняя ей еще большие мучения.
— Отдайте честь королеве Изабелле! — властно распорядился первый министр, и процессия неторопливо разделилась надвое, строясь вдоль лестницы и по-военному вытягиваясь в струнку. Она вступила в живой строй, чуть приподняв подбородок, чтобы они не думали, что сломили ее дух. Она прошла, чуть коснувшись Орсини рукавом платья. Ее сердце заколотилось, и теперь потихоньку замедляло свое биение, по мере того, как она удалялась от него.
— Изабелла!
Она не остановилась. Он звал ее, но его голос звучал как будто из другого мира.
— Изабелла! — он спустился на одну ступеньку вслед за ней, всего на одну ступеньку, но спустился. — Останьтесь, Изабелла.
Она вдруг остановилась и повернулась к нему. Немая мольба, отчаяние, безысходность, разбитая, исковерканная любовь, — он читал в ее взгляде прощение ему и страстное желание увидеть то же в его глазах. Он спустился еще на одну ступень. Потом еще и еще, пока не поравнялся с ней, а затем опустился на одно колено.
— Здесь твой дом, Изабелла. Ты не должна покидать его. Останься. Я прошу.
— Остаться? — отозвалась она. — Остаться в качестве кого?
— В качестве маркизы де Ланьери, которой ты по сей день являешься, в качестве моей жены, которая в сердце моем всегда будет королевой Аквитанской, как будет королевой в сердцах всех этих людей, которых ты видишь перед собой. Ты — символ этого народа, Изабелла. Ты не можешь покинуть нас.
— Об этом… тебе и им стоило думать раньше.
— Нам всем пришлось проделать длинный путь и многое понять. Останься, Изабелла, потому что это правильно, потому что я люблю тебя, и ты меня любишь. Останься, потому что тебе некуда идти. Потому что ты нужна здесь.
Она молча покачала головой.
— Ты еще многое можешь сделать для своей страны, Изабелла. Тебя избрали Первым Советником по вопросам управления государством. Это больше, почетнее, чем любой из наших министров.
— Кроме тебя…
— Кроме меня, — легко подтвердил он.
— Я не хочу.
Она отвернулась и, больше не глядя на него, продолжила свой путь на Голгофу. Теперь, когда он был сильнее ее, он предлагал ей остаться. Так, как он хотел всегда. На Его условиях.
— Изабелла… — она приостановилась, медля. Настойчивость, с которой он звал ее, заставила ее колебаться. — Изабелла…
Осталось еще пять ступенек, и она покинет лестницу, а ей казалось, что этот спуск чем-то важен, очень важен, и что-то решает в ее жизни. Она остановилась, уцепившись взглядом за гладкую мраморную поверхность.
— Я люблю тебя, Изабелла, — прозвучало вот так, при всех, без капли стеснения или сомнений. — Останься.
Невыплаканные слезы стояли у нее в горле, сжимая его стальной хваткой. «Тебе некуда идти», — вспомнилось ей. Это правда, она никогда не умела жить так, как он, начиная каждый раз все сначала. «Я столь малого хотела», — подумала она с горечью. И вот что из того вышло.
Он уже обнимал ее — застывшую бесчувственную мраморную статую, что-то говорил ей, только она не слышала что. Больше у нее не было сил для борьбы с судьбой, с Орсини, со своим истерзанным сердцем. Он победил, окончательно победил. Она всегда знала, что так оно в конце концов и будет. Орсини взял над ней верх. Опять. Всегда. И она заплакала — в последний раз, от горькой досады, не от горя. И гневно сжала свои тонкие ладони, пытаясь последним отчаянным усилием воли взять себя в руки.
Эпилог
Вот так закончилась эта эпопея — история падения королей Аквитанских, началом чему послужила невинная шутка юной легкомысленной королевы над провинциальным выскочкой. Много лет правил Орсини своей страной, занимая свое кресло не менее прочно, чем некоторые короли, и Изабелла была ему верной бессменной помощницей. Она навсегда отошла от политики, посвятив себя историческим изыскам, и из-под ее пера вышли одна за другой «История королей Аквитанских», «История монархии» и собственные мемуары, послужившие основой для настоящей книги.
Со временем Орсини наладил отношения с Оливье, однако этот гордый монарх наотрез отказался видеть сестру. Он простит ее лишь на смертном одре, пятнадцать лет спустя. Анна де Принн еще два года удерживала свое положение фаворитки при Оливье, но затем Вероника сумела избавиться от нее, и Анну выслали из страны. Шесть лет она безраздельно царствовала в сердце Оливье, полностью поработив его. Долгие годы после того она провела в унылом одиночестве, всеми позабытая, с репутацией женщины сомнительной морали, «брошенной любовницы короля Оливье», ежечасно наблюдая, как бесцельно вянет ее поразительная красота. Уже став взрослой женщиной, когда ее молодость давно минула, она испугалась, что вся ее жизнь отныне бессмысленно пройдет мимо, и сама разыскала Бонди. Она рассчитывала облагодетельствовать его, но вместо того обнаружила, что не способна пробудить в нем иных чувств, кроме жалости. Тем не менее они поженились — когда ей было уже сорок, а ему под пятьдесят.
Через два года после победы переворота, отнявшего у Изабеллы корону, у нее родилась девочка, Беатриса, похожая на нее, как две капли воды. Так и оставшись по воле провидения единственным ребенком, она была безрассудно обожаема и матерью, и отцом. Она выросла красавицей, только это уже совсем другая история…
— Ну-ка, где папа? Где папа, Луи?
Молодая улыбающаяся женщина чуть подтолкнула малыша, который затопал по мощеной дорожке по направлению к мужчине, который, присев на корточки, распахнул объятия в двух шагах от ребенка.
— Ага, поймал!
