крыльцу и исчезла в вестибюле.
— На следующий день после этого разговора, господин комиссар, я обнаружил тело Роберта. Я уже говорил вам, что за последнее время он изменился. Раньше он был страшно шумный, топал, кричал, мычал — теперь же безмолвствовал и выглядел усталым и безжизненным. Я все время думаю, что он предчувствовал, что его ожидает, и покорился своей судьбе. Он не хотел гулять в саду, потому что надо было выйти в вестибюль и пройти мимо китайской вазы. Он страшно боялся этой вазы, теперь-то вы знаете почему. Роберт совсем не выходил на улицу и неприкаянно бродил по коридору. Я часто думал, что если это… видение, которое явилось мне в ту грозную ночь, по ночам проникает к нему в комнату и пугает. Сейчас объясню, почему я так думаю. Ночью Роберт теперь все чаще стал мычать. Однажды я даже набрался смелости и вошел к нему почти сразу, как услышал крики. Я зажег свет. Роберт скорчился на кровати. В его глазах застыл необъяснимый страх, а тело было в лихорадке. Окно, выходящее на балкон, было чуть прикрыто. Меня поразил специфический запах в комнате: так пахла перчатка, которую я нашел тогда на клавишах рояля. Помните, как пахнут старинные ковры в провинциальных музеях? Ну так вот, именно такой запах пыли, старых книг, в которых иногда попадаются засушенные, давно забытые цветы…
Но я отвлекся. Вернемся к Роберту, который дрожал в своей постели. Я подошел и наклонился над ним. Брат вцепился в мою руку, он явно хотел что-то сказать, но, конечно, не смог. Тогда он завыл, как выл в тот день, когда погибли близнецы. Так в полном отчаянии воет животное. Его ужас передался и мне. Я положил на его рот руку, чтобы он замолчал, и рука сразу стала мокрой от слюны. Я хотел уйти, но он выл так жутко, что невозможно было его оставить. Я взял одно из покрывал и лег возле его кровати на ковер. Он стал медленно, очень медленно успокаиваться и, наконец, заснул. Но спал он очень беспокойно, все время дергался и время от времени ворчал.
Я же, конечно, не сомкнул глаз. Мне представлялось, что это… это видение все еще находится в комнате. Напротив кровати был массивный шкаф. Не знаю, почему, но мне чудилось, что оно спряталось внутри и вот-вот вылезет оттуда, хрипло бормоча, с перекошенным от злобы лицом и глазами, сверкающими в глубине глазниц, как черная вода на дне колодца. И всю ночь я продрожал от страха, а на следующий день чувствовал себя полностью разбитым.
А во второй половине дня я обнаружил труп брата. Помню, что было очень тепло, пожалуй, даже страшно жарко. Казалось, что перед концом лето еще раз решило показать свою силу. В саду над бедными засохшими цветами струился жаркий воздух. Я страшно хотел пить, но в кухне ничего не оказалось. Надо сказать, что Концепция теперь почти ничего не делала и лишь задумчиво перебирала четки.
Тогда я спустился в погреб, где стояли бутылки пива. Сначала я попал в прачечную, а уже оттуда в помещение, где хранились ящики с консервами и бутылки. Здесь же было около тридцати окороков, подвешенных к потолку. Это была еще одна странность моей матери: она закупала ветчину оптом в Вайонне и считала, что очень упрощает этим проблему питания. Тогда у нее оставалось больше времени для цветов. Не думайте, что я ее упрекаю, конечно, ей необходимо было заниматься садом, но кормить нас каждый день ветчиной было все же немного жестоко. Копченые туши подвешивались на крюках под потолком подальше от крыс. Словно лес из окороков.
Когда я вошел, то сразу увидел перевернутый табурет. И подумал, что бы это могло значить? Я переводил взгляд с табурета на окорока, снова на табурет, и вдруг до меня дошло. Смертельный ужас пригвоздил меня к полу. Позади копченых туш торчали два ботинка; выше были носки и голые ноги. Я упал на колени и закричал, завыл, почти как Роберт. Меня вырвало на цементный пол. Спустилась Концепция и тоже начала дико вопить, и ее крики долго отражались в глухих стенах подвала.
Я лишился последних сил и не смог подняться до утра следующего дня. Доктор Комолли советовал уложить меня в больницу. Больших усилий мне стоило взять себя в руки. Это теперь, господин комиссар, когда уже прошло столько времени, я могу более или менее спокойно говорить, но даже сейчас, когда вспоминаю увиденное, во мне поднимается неимоверный ужас, и перед глазами стоят стоптанные ботинки моего брата.
— Жан-Клод, — сказала Урсула, входя без стука в комнату молодого человека, — вам надо пройтись. Ведь вы не можете вечно оставаться взаперти. Я знаю, что после того, как Роберт повесился, вы…
— Повесился?! Чья это выдумка? Вы хотели сказать, что его убили, как Жюльетту, Раймонда с Антуаном и, может быть, как мою мать.
— Вы сошли с ума! Если б его убили, это стало бы известно. Все в один голос говорят, что он повесился. Доктор Комолли тщательно обследовал тело. Не обнаружено никаких следов насилия, вы ничего не можете возразить на это. К тому же вашему отцу доктор сказал, что такие случаи известны. Ребенок- идиот в отчаянии покончил с собой. Я сама слышала о подобных случаях. И вы знаете, что последнее время он был сам не свой.
— Да, но вы-то хорошо знаете почему. Вам ведь известно, что он видел по ночам…
Урсула опустила голову и начала крутить маленький нейлоновый шнурок, который она вытащила из кармана. Запинаясь на каждом слове, она сказала:
— Нет… я… не… знаю.
— Вы лжете! Вам прекрасно известно, что каждую ночь кто-то пробирается на виллу. Первым его увидел отец, он рассказал нам в самом начале лета о своем видении. Он решил, что это галлюцинация, вероятно, так ему было легче. А я, во всяком случае, тоже видел это и убедился, что видение имеет тело.
— И вы сказали об этом комиссару? — спросила Урсула.
— Нет, к сожалению, но теперь-то я исправлю ошибку.
— Не советую этого делать. Вы можете пожалеть потом. Кстати, вы знаете, что нашли труп Жерарда Роллэна? Об этом было напечатано в газетах. Ребенок играл на пляже в песке и обнаружил его тело. Вы совершили ошибку, закопав его так неглубоко.
— Это правда, Урсула? — Жан-Клод покрылся холодным потом. — Тогда мы пропали!
— Да не принимайте все так близко к сердцу! Его пока не опознали. Пройдет еще какое-то время, Ну, а если установят, кто это такой, так ведь есть же женщина, которая тогда угрожала его убить, Вспоминаете? Конечно, подозрения падут на нее, ведь есть свидетель. Пока не стоит бояться. Если, конечно, кто-нибудь не уведомит полицию.
— Что вы хотите сказать? Кто может донести в полицию?
— Ну… я не знаю. Предположим, вы расскажете комиссару о том, что видели во время грозы, тогда он в тот же день получит информацию о деле Роллэна.
Жан-Клод подпрыгнул.
— Это шантаж! Прекрасно! Во всяком случае я благодарен вам за то, что вы открыли свое истинное лицо.
Он подошел к ней вплотную и добавил:
— К тому же, Урсула, как вы можете знать, что было тогда в грозовую ночь?
— Но… вы же сами все рассказали.
— Это ложь, бессовестная ложь! Вы себя выдали. Итак, значит вы беседовали с этим… привидением. Очень интересно! Прекратите играть с веревочкой и посмотрите мне в глаза! Я не боюсь ваших угроз по поводу Роллэна. Да, не боюсь, потому что убили-то его вы. Уверяю вас, что смогу это доказать. У меня есть неопровержимая улика, что убийцей являетесь вы.
Урсула совершенно потеряла свою обычную уверенность и казалась поверженной в ужас.
— Какое доказательство? Скажите, Жан-Клод, или… Скажите же, я умоляю вас.
— Нет, я ничего не скажу. А теперь оставьте меня в покое и выйдите из моей комнаты.
— Жан-Клод! Скажите, что это за улика! Вы не знаете, о чем я… О! И все-таки я уверена, что вы просто выдумали это.
— Думайте, как вам угодно, и оставьте меня в покое, идите лучше к моему отцу, он так чувствителен к вашим чарам.
