Уияльм Айриш
Леди-призрак
Я не отвечу и не возвращусь.
Глава 1
Ночь была молода, и он тоже. Но ночь дышала сладостью, а его переполняла горечь.
Своим мрачным видом он уже издалека привлекал внимание: лицо пылало от еле сдерживаемого гнева, который может долгими часами тлеть внутри, не находя исхода. Кроме того, ему было досадно, что его настроение так не соответствует всему окружающему. Он чувствовал себя словно музыкант, взявший фальшивую ноту в слаженном оркестре.
Стоял майский вечер. Это был час свиданий, тот час, когда мужская половина жителей города, которым еще не исполнилось тридцати, старательно зачесав волосы и пополнив бумажники, небрежно прогуливается в заранее условленном месте. А другая половина жителей города — тоже до тридцати — пудрит нос, надевает что-нибудь особенное и весело спешит к условленному месту. И повсюду, куда ни глянь, встречаются эти две половины. На каждом перекрестке, в каждом ресторане и в каждом баре, около аптек, и в холлах отелей, и под часами ювелирных магазинов, и в самых невероятных местах — словно опасаясь, как бы кто-нибудь другой не опередил их. И повсюду звучат одни и те же слова, старые как мир и никогда не устаревающие.
— А вот и я! Давно ждешь?
— Как ты замечательно выглядишь. Куда пойдем?
Вот такой выдался вечер. Небо на западе было ярко-красным, словно оно тоже нарядилось и нарумянилось перед свиданием и надело к вечернему платью бриллиантовые серьги-звезды. Неоновые огни мерцали в витринах и, поддавшись общему настроению, словно заигрывали с прохожими. Весело перекликались гудки автомобилей: все в этот час куда-то спешили. Даже воздух слегка опьянял и покалывал язык, как шампанское, и, стоило потерять бдительность, ударял в голову, а то и задевал сердце.
А он шел тут и портил всю картину своим несчастным видом.
Люди, мимо которых проходил Хендерсон, глядели ему вслед, недоумевая, что же могло привести его в столь мрачное расположение духа. Явно не здоровье: если человек шагает такой упругой походкой, значит, он в превосходной форме. И не стесненные обстоятельства: в его костюме была та дорогостоящая небрежность, которую ни с чем нельзя спутать. И не возраст: если ему уже и исполнилось тридцать, то никак не раньше, чем несколько месяцев назад. И он выглядел бы не в пример лучше, если бы позволил себе расслабиться и перестал хмуриться.
Он шел, глядя себе под ноги, и рот его походил на перевернутую подкову, приклеенную под носом. Пальто он перекинул через руку, и оно раскачивалось в такт шагам. Шляпа была слишком сдвинута на затылок, и, судя по вмятине на ней, молодой человек нахлобучил ее не глядя и не удосужился поправить. А ботинки не высекали искр из асфальта, вероятно, по той единственной причине, что были на каучуковой подошве.
Хендерсон не собирался входить туда, куда в конце концов вошел. Это было ясно по тому, как резко он затормозил перед дверью. Именно затормозил, по-другому не скажешь, казалось, его нога зажата тормозом, который не дает ему двинуться с места. Возможно, он и не заметил бы этого заведения, если бы мерцающая неоновая вывеска не вспыхнула как раз в тот момент, когда он проходил мимо. «Ансельмо» — загорелись буквы, и тротуар под ними окрасился в красно-оранжевый цвет, словно кто-то разлил бутылку кетчупа.
Он повернулся, очевидно повинуясь внезапному порыву, и решительно вошел. Несколько ступенек вниз — и Хендерсон очутился в длинной, с низким потолком комнате — небольшом и в этот час немноголюдном заведении. Глаза отдыхали в приглушенном янтарном свете, идущем откуда-то снизу. Вдоль обеих стен стояли в ряд уютные кабинки со столиками, отделенные друг от друга перегородками. Он оставил их без внимания и направился прямо к полукруглой стойке бара, протянувшейся от задней стены к входу. Хендерсон даже не взглянул, кто находится за стойкой и есть ли там кто-нибудь вообще. Он просто свалил пальто на один табурет, бросил сверху шляпу, а сам уселся на соседний. Судя по его поведению, он явно собирался провести здесь вечер.
Замызганная белая куртка появилась прямо перед ним, и он услышал голос:
— Добрый вечер, сэр.
— Виски, — сказал он, — и немного воды. И воды, черт возьми, поменьше.
Вода так и осталась нетронутой, в то время как второй стакан быстро опустел.
Усаживаясь, Хендерсон, должно быть подсознательно, краем глаза заметил справа от себя блюдо с солеными крендельками или чем-то еще в этом роде. Не глядя, он протянул к нему руку. Но рука его коснулась не круглой керамической поверхности, а мягкой, слегка вздрогнувшей плоти. Он обернулся и отдернул руку: какая-то женщина опередила его.
— Простите, — проговорил он, — я возьму после вас.
Он отвернулся и вновь предался своим размышлениям. Затем вдруг снова посмотрел на даму. Теперь он смотрел не отрываясь, тем же мрачным, задумчивым взглядом.
Прежде всего привлекала внимание ее шляпа. Она походила на тыкву — не только формой и размером, но и цветом тоже. Она была кричаще оранжевой, такой яркой, что это резало глаз. Казалось, она освещает все помещение бара, словно фонарь, низко висящий на ветке дерева на какой-нибудь вечеринке в саду. Из самого центра шляпы торчало длинное, тонкое петушиное перо, прямое, словно усики насекомого. Может быть, одна женщина из тысячи решилась бы надеть шляпу такого цвета. А эта не только решилась — ей такая шляпа шла. Она изумляла, притягивала взгляд, но не казалась смешной. Остальная ее одежда, вроде бы черного цвета, совершенно терялась по соседству с этим маяком. Может, эта вещь для нее была символом освобождения. Может, настроение, соответствовавшее ей, выражалось в следующих словах: «Когда эта штука на мне, берегись! Я готова достать до неба!»
Она тем временем грызла сухарик, стараясь не замечать его пристального взгляда. И когда отложила сухарик, это было единственное, чем она дала понять, что заметила: он покинул свое место, подошел к ней и теперь стоял рядом.
Она чуть наклонила голову, словно говоря: «Я не собираюсь останавливать вас, если вы заговорите. А захочу ли я беседовать с вами, зависит от того, что вы собираетесь сказать».
Он заговорил без обиняков:
— Вы чем-нибудь заняты?
— И да и нет.
Ее ответ прозвучал вежливо, но без намека на поощрение. Он ни к чему ее не обязывал. Кем бы она ни была, она держалась великолепно — явно не дешевка.
Но и Хендерсон не проявлял особой назойливости. Он продолжал ровным голосом:
— Если у вас здесь назначена встреча, так и скажите. Я не хотел бы вам мешать.
— Вы мне не мешаете — пока. — Она совершенно ясно давала ему понять: «Я еще ничего не
