обманывать.
Слегка приподняв брови, Берджесс посмотрел на Хендерсона, затем опять повернулся к бармену:
— Расскажите нам о женщине, которая в это время была здесь.
Бармен сказал с пугающе невинным видом:
— Какая женщина?
Цвет лица Хендерсона медленно изменялся от нормального до бледного, от бледного до белого как смерть.
Берджесс сжал его руку, заставляя молчать.
— Так вы не видели, как он встал, подошел к какой-то женщине и заговорил с ней.
— Нет, сэр, — сказал бармен, — я не видел, чтобы он вставал, шел куда-то и с кем-нибудь разговаривал. Я не могу поклясться, но у меня такое впечатление, что в это время в баре не было никого, с кем он бы мог разговаривать.
— Но вы заметили женщину, которая сидела здесь одна, пусть вы даже не видели, как он встал и подошел к ней?
Хендерсон беспомощно ткнул пальцем в две табуретки, стоявшие рядом.
— В оранжевой шляпе, — сказал он, прежде чем Берджесс успел остановить его.
— Молчите, — предупредил его детектив.
Бармен вдруг по непонятной причине разозлился.
— Послушайте, — сказал он, — я работаю в баре тридцать семь лет. Меня уже тошнит от этих проклятых лиц: каждый божий вечер приходят — уходят, приходят — уходят, заказывают и пьют. И не спрашивайте меня, какого цвета у них шляпы, общаются они друг с другом или нет. Для меня все они — только заказы! Для меня все они — только напитки, слышите, только напитки! Скажите мне, что она пила, и я скажу вам, была она здесь или нет! Мы храним все чеки. Я принесу их из кабинета хозяина.
Полицейские посмотрели на Хендерсона. Он сказал:
— Я пил виски с водой. Я всегда заказываю только это. Дайте мне подумать минуту, я попытаюсь вспомнить, что пила она.
Бармен вернулся с большим оловянным ящиком.
Хендерсон сказал, потирая лоб:
— У нее на дне стакана оставалось шерри и…
— Это может быть один из шести коктейлей. Я найду. Бокал был с плоским дном или на ножке? И какого цвета был осадок? Если у нее был «Манхэттен», бокал был на ножке, а осадок коричневый.
Хендерсон сказал:
— Бокал был на ножке, она крутила его в пальцах. Но осадок был не коричневый, нет, вроде бы розовый.
— Розовый, — быстро сказал бармен. — Теперь я легко найду.
Он начал перебирать чеки. Это заняло несколько минут, ему пришлось перелистать их в обратном порядке, так как более ранние лежали на самом дне.
— Видите, они лежат по порядку и пронумерованы сверху, — пояснил он.
Хендерсон вскочил и наклонился вперед.
— Подождите! — сказал он, задыхаясь. — Это мне кое-что напомнило. Я вспомнил номер, напечатанный на моем чеке. Тринадцать. Роковое число. Помню, я с минуту разглядывал его, когда бармен мне его дал, как и любой на моем месте.
Бармен положил перед ними два чека.
— Да, вы правы, — сказал он. — Вот они. Но это два разных чека. Номер тринадцать — скотч и вода. А вот и «Розовый Джек», целых три, под номером семьдесят четыре, это чек Томми, из дневной смены, я знаю его почерк. И еще — с ней был какой-то парень. Три «Розовых Джека» и один ром, видите чек? Ни один нормальный человек не будет их смешивать.
— Значит… — мягко начал Берджесс.
— Значит, я просто не помню никакой женщины, даже если она и осталась до начала моей смены, потому что ее обслуживал Томми, а не я. Но если она и осталась, весь мой тридцатисемилетний опыт работы в баре говорит мне, что он не подходил и не разговаривал с ней, потому что с ней уже кто-то был. А еще весь мой тридцатисемилетний опыт говорит мне, что он был с ней до конца, потому что никто не будет брать три «Розовых Джека» по восемьдесят центов каждый, чтобы потом уйти ни с чем, а другой пусть придет на все готовенькое. — И он выразительно хлопнул мокрой тряпкой по стойке.
Голос Хендерсона дрожал:
— Но ведь вы помните, что я был здесь! Так почему же вы не можете вспомнить ее? На нее было гораздо приятнее посмотреть.
С железной логикой бармен ответил:
— Конечно, я вспомнил вас. Потому что я вижу вас снова, прямо перед собой. Приведите ее сюда точно так же, и, возможно, я вспомню. А так не могу.
Хендерсон вцепился обеими руками в край стойки, словно пьяный, которого не держат ноги. Берджессу удалось отцепить одну его руку. Он проворчал:
— Пойдемте, Хендерсон.
Но он, все еще цепляясь одной рукой, рванулся к бармену.
— Что вы делаете со мной? — простонал он. — Вы знаете, в чем меня обвиняют? В убийстве!
Берджесс быстро закрыл ему рот ладонью.
— Заткнись, Хендерсон! — коротко приказал он.
Его повели обратно. Он продолжал вырываться, чтобы вернуться в бар.
— Вы действительно вытащили тринадцатый номер, — вполголоса проворчал один из полицейских, когда они, плотно зажав Хендерсона с обеих сторон, как в тиски, оказались на улице.
— Даже если мы обнаружим, что она была с вами вчера вечером где-то еще, это будет слишком поздно для вас, — предупредил его Берджесс, когда они ждали водителя такси, которого должны были найти и привезти. — Нас интересует время до шести семнадцати. Но интересно, объявится ли она вообще, и если да, то насколько позже. Поэтому мы повторим все ваши передвижения за тот вечер, с начала до конца, шаг за шагом.
— Она появится, должна появиться! — настаивал Хендерсон. — Хоть кто-нибудь должен ее вспомнить, в том или другом месте, где мы были. А потом, когда вы таким образом до нее доберетесь, она сама сможет рассказать вам, где и когда мы встретились.
Сотрудник, которого Берджесс отправил с заданием, вернулся и доложил:
— Компания «Санрайз» держит две машины около «Ансельмо». Я привез обоих водителей. Их зовут Бад Хаки и Эл Элп.
— Элп, — сказал Хендерсон. — Я пытался вспомнить это забавное имя. Я говорил вам, мы оба посмеялись над ним.
— Пошлите сюда Элпа. А второму скажите, что он свободен.
В жизни Элп выглядел так же смешно, как на водительском удостоверении, даже еще смешнее, так как в жизни он был исполнен в цвете.
Берджесс спросил:
— Вы вчера ездили от вашей стоянки до ресторана «Мезон Бланш»?
— «Масон Бланч», «Масон Бланч». — Поначалу он слегка колебался. — Я сажаю и высаживаю за ночь столько народу… — Затем ему на помощь пришел его собственный метод оживления памяти. — «Масон Бланч», в хорошую погоду примерно шестьдесят пять центов, — пробормотал он про себя, потом сказал уже нормальным голосом: — Ну да, конечно! Вчера вечером у меня была поездка на шестьдесят пять центов, между двумя пустышками по тридцать центов.
— Посмотрите внимательно. Есть здесь кто-нибудь, кого вы туда возили?
Его глаза скользнули по лицу Хендерсона. Затем он отвернулся:
— Этот, что ли?
— Мы спрашиваем вас, а не вы нас.
Вопросительное выражение исчезло с лица.
