окон, во многих из которых уже не было света. Осмотр он начинал всегда слева, с противоположной от меня стороны.
Уже второй раз за этот вечер я наблюдал его за этим занятием, не говоря уже о том, что то же самое он проделал утром. Я мысленно улыбнулся. Невольно напрашивалась мысль, что он чувствует себя в чем-то виноватым. Но может быть, это всего лишь странная привычка, в которой нет ничего подозрительного.
Он отошел от окна, и в кухне погас свет. Прошел в гостиную и там тоже выключил свет. Меня не удивило, что, зайдя в спальню с опущенными шторами, он не зажег там свет. Конечно, подумал я, он не хочет беспокоить жену, особенно если завтра утром она отправляется куда-то. Разве не поэтому он упаковывал ее вещи? Она нуждается в полном покое, особенно перед поездкой. И ему не составит никакого труда раздеться в темноте и лечь в постель.
Однако вскоре я с удивлением заметил вспыхнувшее пламя спички в темных окнах гостиной. Наверное, он устраивался на ночь там, на софе. Он, судя по всему, так и не заглянул в спальню, все время старался держаться подальше от нее. Честно говоря, это меня озадачило.
Минут через десять я увидел вспышку очередной спички, опять же из окна гостиной. Он не мог заснуть.
И все-таки спустя некоторое время сон, видимо, сморил нас обоих, любопытного наблюдателя в окне-эркере и заядлого курильщика в квартире на четвертом этаже. И только непрерывный стрекот сверчка нарушал тишину ночи.
С первыми лучами солнца я снова был у окна. И вовсе не из-за него. Мне показалось, что мой матрас был словно набит горячими углями. Пришедший в урочный час Сэм укоризненно покачал головой:
— Вы просто губите себя, мистер Джефф.
В окнах на четвертом этаже поначалу не было никаких признаков жизни. И вдруг в окне гостиной откуда-то снизу появилась голова знакомого мужчины, поэтому я подумал: так оно и есть, он провел ночь в гостиной, на софе или в кресле. Вот теперь уж, конечно, он должен пойти к жене, узнать, как она себя чувствует и не стало ли ей чуть лучше. Это было бы вполне естественной потребностью мужа. Он не заглядывал к ней, насколько я мог судить, уже пару ночей.
Но он не сделал этого. Он оделся, пошел в кухню и принялся там с жадностью что-то есть, хватая пищу руками и даже не присев. Потом он вдруг, оставив еду, пошел куда-то, по-видимому, кто-то звонил в дверь.
Все верно, через минуту он появился в сопровождении двух мужчин в кожаных куртках. Люди из службы перевозок. Я видел, как он тщательно следил за тем, как эти двое прибывших мужчин тащили дорожный сундук. Но он не просто стоял рядом и смотрел — он буквально висел над ними, переходил с одной стороны на другую, следя за тем, чтобы сундук несли со всевозможной осторожностью.
Вскоре он вернулся один, и я видел, как он стер пот со лба, словно всю работу проделал сам, а не те двое.
Так, значит, он заранее отправил ее вещи туда, куда предстоит ехать. Только и всего.
Он снова достал бутылку из кухонного шкафа. Выпил еще раз. И еще. И еще. И тут я сказал себе: здесь что-то не так. Сундук был упакован еще с вечера. Сейчас от него не требовалось каких-либо физических усилий. Все сделали рабочие из службы перевозок. Так почему же он так вспотел?
Вот теперь, по прошествии столь длительного времени, он наконец зашел к жене. Я видел, как он направился через гостиную в спальню. Тут же была отодвинута занавеска, скрывавшая окно все это время. Он быстро огляделся по сторонам, держался спокойно и уверенно, это было совершенно очевидно для меня. Его взгляд не был обращен в какую-то определенную сторону, как бывает в том случае, когда в комнате находится кто-то. Человек вел себя так, что мне стало ясно: комната пуста.
Он отступил назад, чуть наклонился и стянул с кровати матрас, а также постельные принадлежности.
Женщины в комнате не было.
Существует такое выражение — «замедленная реакция». Вот теперь я понял, что оно означает. Два дня во мне зрела неясная тревога и смутные подозрения. Я не знаю, как объяснить это, но это ощущение все время подспудно жило в моем сознании. Словно насекомое, которое мечется в поисках места, где ему сесть. Казалось бы, вот-вот мои смутные подозрения перерастут в уверенность, но не хватало какого-то последнего штриха вроде поднятой наконец шторы, которая была опущена слишком долго; было достаточно, чтобы насекомое снова беспомощно взлетело, не давая мне возможности понять, что происходит. Но момент прозрения был все ближе и ближе. И вот по какой-то причине, в долю секунды, как только мужчина сбросил на пол матрас, насекомое с жужжанием опустилось на облюбованное место. И в точке контакта вспыхнула — или взорвалась, назовите как хотите, — твердая уверенность — это убийство.
Другими словами, мое рациональное мышление несвоевременно отреагировало на сигналы, возникающие на уровне интуиции и сознания. Замедленная реакция. А потом в какой-то момент они синхронизировались, и мне стало ясно: он с ней что-то сделал!
Я потрогал повязку у меня на ноге. Она была слишком тугая, и хорошо было бы ее немного ослабить. Я твердо сказал себе: «Теперь подожди, наберись терпения, не спеши. Ты же ничего не видел. Ты ничего не знаешь. У тебя только одна улика: ты не видел женщину последние два дня».
Сэм стоял и смотрел на меня с укоризной, потом изрек:
— Вы не притронулись к еде. И лицо у вас белое как простыня.
Так, наверное, оно и было. Я испытывал такую щемящую боль, при которой кровь непроизвольно отливает от лица. Мне важно было избавиться от этого чувства, чтобы обрести способность спокойно размышлять, и я сказал:
— Сэм, вы знаете номер вон того дома, там, внизу? Только не высовывайте голову из окна и не глазейте на него.
— Наверно, он на Бенедикт-авеню, — ответил тот, почесав затылок.
— Это я и сам знаю. Быстро сходите на улицу и сообщите мне точный номер этого дома, ясно?
— А зачем вам это надо? — поинтересовался Сэм, уже готовый идти выполнять мое поручение.
— Не ваше дело, — ответил я с доброжелательной твердостью, что считал совершенно достаточным в подобных случаях. Я окликнул его, когда он уже закрывал за собой двери: — И когда будете там, загляните в подъезд, может быть, на почтовом ящике квартиры, что находится на четвертом этаже задней части здания, значится фамилия ее владельца. Только не перепутайте. И постарайтесь, чтобы никто не видел вас за этим занятием.
Сэм ушел, бормоча себе под нос, что, мол, когда человек ничем не занят и целый день сидит у окна, ему приходят в голову всякие глупости…
Теперь, оставшись один, я мог спокойно и обстоятельно поразмыслить.
Я спросил себя: «На чем же ты строишь такое ужасное предположение? Давай посмотрим, какими фактами ты располагаешь». Явно было нарушено привычное течение жизни в квартире напротив моего окна.
1. Всю первую ночь во всех комнатах, кроме спальни, горел свет.
2. Вечером второго дня он пришел позже обычного.
3. Он не снял шляпу.
4. Она не вышла его встретить — я не видел ее с вечера, предшествовавшего той ночи, когда все время горел свет.
5. Он выпил, когда кончил укладывал ее сундук. И он трижды прикладывался к бутылке, как только сундук увезли.
6. Он был внутренне напряжен и возбужден и при этом настороженно оглядывал окна домов, выходящие во внутренний двор.
7. Он спал в гостиной и даже не заглянул к больной жене в спальню ни разу за всю ночь, предшествующую отправке сундука.
Очень хорошо. Если в ту, первую ночь он уже отправил больную жену куда-то на лечение, тогда автоматически снимаются первые четыре пункта, а пункты 5 и 6 выглядят несущественными и безобидными. Но когда мы доходим до пункта 7, то невольно возвращаемся к пункту 1.
Если ей стало плохо в ту первую ночь и ее увезли в больницу, то почему последнюю ночь он не
