вещи — не иначе как краденые. Иван Харахорка, возможно, не видя смысла скрывать правду, а может быть, испугавшись доносителя, сразу признался в совершении кражи и даже показал Каину место, где закопал в сугроб хранившиеся в подголовке бумаги. Поличное, преступник, а также все его соседи были доставлены в Сыскной приказ. На следствии выяснилось, что жертвой кражи оказался монастыря «Донецкого Азовского пророка и крестителя Иоанна» архимандрит Петр, ехавший из Москвы в Зарайск «для монастырских вотчинных нужд» и везший в подголовке самое ценное — различные монастырские документы.
На допросе Иван рассказал о своих побегах, а также повинился в кражах, которые совершил, укрываясь от службы. 10 июня, 4 и 19 июля 1745 года Харахорку пытали в застенке Сыскного приказа, чтобы вынудить его рассказать о других преступлениях и сообщниках, но, несмотря на мучения, он не изменил своих показаний.
Последовавший суровый приговор был основан на указе от 12 ноября 1721 года, по которому было велено «татем за первую и за вторую татьбу чинить наказание и свобожать на поруки, как указы повелевают, а за три, вырезав ноздри, ссылать на галеру в вечную работу». 8 августа 1745 года в Сыскном приказе определили: «…означенному беглому матрозу Ивану Буханову, Харахорка он же, за показанные ево воровства, за три побега, за мошенничество две недели, за две татьбы учинить ему, Харахорке, наказание: бить кнутом, дать дватцать пять ударов, и по наказании сослать Харахорку в [ссылку в Оренбурх на житье вечно»[359]. В это время преступнику еще не исполнилось двадцати лет.
Школьник Сергей Зотов
Пятнадцатого сентября 1743 года в Сыскном приказе доноситель Иван Каин «извещал словесно»: «…сего де числа ходил он для сыска воров и мошенников, и в [Китай-]городе на [Красной] площади поймал он школьника Сергея Зотова, [который] в разных местах мошенничает, и оного Зотова взяв, привел в Сыскной приказ и объявил при сем извете»[360].
В Сыскном приказе должны были помнить этого четырнадцатилетнего подростка, солдатского сироту и воспитанника Московской гарнизонной школы. Совсем недавно, в марте 1742 года, он уже находился под следствием по обвинению в ночном грабеже вместе с беглым солдатом Иваном Нифонтовым. Тогда на допросе он признался в совершении преступления, а также дал подробные показания о себе. В Сыскном приказе было составлено описание его внешности: «А по осмотру явился подозрителен, значит бит плетьми, про что сказал, что он бит в школе в два пойма за побег ис той школы. А ростом он собою мал, лицем круглолик, глаза серые, нос широковат, волос рус, голова… под волосами окоростована». 24 марта 1742 года в Сыскном приказе Зотова опять наказали плетьми, добавив к его еще не зажившим ранам на спине новые, и отправили в канцелярию московского гарнизона для возвращения в гарнизонную школу[361].
И вот теперь, полтора года спустя, Сергей Зотов был пойман Каином на Красной площади и снова доставлен в Сыскной приказ. На допросе подросток признался: «…он, Сергей, той же школы со школьниками с салдацкими детьми Василием Крепким, Федором Зоворуем, Алексеем Адалимовым, Алексеем Михайловым, Никитой Филипповым, Ильей Соболущиковым, ходя ис той школы, мошенничал и по сей привод: в Успенском соборе, и в Чудове монастыре, и на Красной площади, и в рядах, и в крестныя хождении вынимали разного чина у людей ис карманов платки, и кошелки з денгами, и ножи, а во сколко поймов, за множеством сказать не упомнит, и оное краденое продавали на Красной площади прохожим людям, а кому имянно не знает. Они ж поймов з десять продавали краденная ж платки драгунской жене Анне Осиповой по прозванию Жирнихе заведомо»[362]. Дав эти признательные показания, юный преступник подробно рассказал о своем происхождении.
Родился Сергей около 1730 года в Москве в семье солдата Астраханского полка Федора Иванова сына Зотова. Он рано остался круглым сиротой: сначала отец, а потом мать, Федора Яковлева дочь, «в разные времена померли». Малолетнего сироту взяли на воспитание ближайшие родственницы по матери — родная бабка Аксинья Ильина и тетка, солдатская жена Наталья Яковлева. Сначала они все вместе ютились у гренадера Максима Семенова сына Чиркова в Мещанской слободе, выполняя различную домашнюю работу, а затем перебрались за Яузские ворота в приход церкви Воскресения Христова в Гончарах, где сняли угол у солдата Ивана Мартынова сына. Жили они впроголодь, не было средств даже для покупки мальчику теплой зимней одежды. Около 1738 года бабка записала мальчика в Московскую гарнизонную школу.
Школы для солдатских детей при гарнизонных полках начал создавать еще Петр I, а по указу Анны Иоанновны 1732 года гарнизонные школы должны были открываться повсеместно. В них следовало обучать солдатских детей в возрасте от семи до пятнадцати лет, «дабы впредь польза и государству в рекрутах облегчение быть могло». На их содержание предполагалось выделять жалованье — по 30 копеек и четверику муки в месяц на человека[363].
Из всех гарнизонных школ Российской империи московская была самой большой. В 1734 году в ней обучался 241 человек: 160 «штатных», 19 «сверхкомплектных», 60 «зазорных» (то есть брошенных) и два «гулящих» подростка, а в первой половине следующего года — 182 солдатских сына, в том числе 22 «закомплектных»[364].
Но число желающих записаться в Московскую гарнизонную школу превышало количество мест. Например, в апреле 1734 года в Московскую сенатскую контору явился солдатский сын Михайла Аникиев сын Соловьев с просьбой определить его в гарнизонную школу. В поданном доношении он заявил: «…отец мой Аника Федулов сын Соловьев служит Ея Императорскому Величеству в Ладожском пехотном полку салдатом, а я, нижайший, остался при матери своей в Москве, от роду мне десятой год, а ни в какую службу не написан, и пропитания никакова себе не имею, и скитаюсь промеж двор, и помираю голодною смертию»[365].
В июне 1735 года количество мест в Московской гарнизонной школе было увеличено до трехсот, а 9 июля вышел специальный именной указ Анны Иоанновны, по которому в гарнизонные школы следовало определять всех явившихся солдатских детей, даже если в школе не было ученических вакансий. Содержать же этих «закомплектных» школьников предполагалось «из неположенных в штат доходов»[366]. После этого указа количество воспитанников Московской гарнизонной школы стало увеличиваться с огромной скоростью. Уже в июле следующего года в ней насчитывались 1184 человека, в том числе 300 «комплектных», 60 «зазорных» и 824 «закомплектных», причем многие из них жили непосредственно при школе. Что же это было за заведение, вмещавшее такое количество учащихся, и каков был его персонал?
Еще с петровского времени Московская гарнизонная школа располагалась возле Варварских ворот Китай-города с правой стороны, если идти к Кремлю, в непосредственной близости от тянувшегося вдоль Китайгородской стены рва. Чтобы было понятно современному читателю, скажем, что приблизительное ее местонахождение — современная Славянская площадь. По расположению около Варварских ворот современники назвали школу Варварской. До 1737 года весь комплекс Варварской школы состоял из двух каменных «палат», одна из которых была «весьма не пространна», и в ее помещениях «оного числа школьников никак уместить невозможно».
Управлял делами гарнизонной школы определенный к этой должности офицер Коломенского полка. Например, в 30–40-х годах XVIII века эту обязанность выполнял поручик (а затем капитан) Иван Семенович Кудров. Что касается педагогов, до 1737 года в школе служили не более двух учителей: один обучал солдатских детей «словесной и письменной науке», а второй — «цифирной науке». Еще в 1719 году по указу Петра Великого на эти должности были назначены Федор Рыбников и Сергей Русинов[367]. Но вряд ли раньше им приходилось видеть такое количество учеников, которое не прекращало увеличиваться! Школьников было так много, что все не умещались в классах и в теплое время года часть воспитанников приходилось рассаживать на болверках — треугольных укреплениях, построенных Петром I вдоль внешнего фасада Китайгородской стены на случай шведской
