характера (Дмитрий Востряк, Иван Дикой, Григорий Удалой, Иван Сердитка, Петр Сухой, Савелий Плохой, Иван Буза и т. д.), иногда обозначала профессию (Иван Кувай, Афанасий Столяр, Никита Монах) или имущественное положение (Иван Голый). Иногда в кличке закреплялись какие-то биографические сведения, в частности указания на национальную принадлежность (Алексей Ляхов, Иван Швет, Максим Поляк, Андрей Мурза). Однако теперь уже невозможно установить, почему одних «мошенников» прозвали Иван Гусь, Дмитрий Таракан, Андреян Петух, Герасим Кобыла, Петр Волк, Петр Асетрина, Иван Мотыль, Сергей Чижик, а других — Иван Метла, Данила Петля, Иван Лепешка[422] .
Часто кличку можно расценить как насмешку над человеком, которым ее награждали. Шуточный характер некоторых прозвищ подтверждается и в показаниях самих «мошенников». Так, про одного из своих сообщников, Дмитрия Кутилина, Каин добавил подробность: товарищи его «за смех называли Худдырой»[423].
Неписаные законы
К сожалению, в нашем распоряжении нет прямой информации о воровских законах XVIII века, поэтому мы вынуждены довольствоваться косвенными сведениями о них.
Ванька Каин в своем доношении от 28 декабря 1741 года выступал как член преступного сообщества, которое он предал. Преступное сообщество Москвы было довольно многочисленно, и все «мошенники» имели воровские клички. В конце доношения Каин просил срочно выделить солдат для сыска его «товарищей», опасаясь, «чтоб от оных моих товарыщей не учинилось смертных убивств, и в том бы мне от того паче не пострадать». Следовательно, в среде московских «мошенников» XVIII века могли иметь место случаи самосуда, а значит, существовали и некие неписаные законы, которые вор-ренегат нарушил.
О том, что во времена Каина московских преступников объединяли определенные правила, которым все они подчинялись, свидетельствуют случаи проявления удивительной сплоченности, например при совместных «гастролях» в другие города и на ярмарки. Иногда в них участвовало до двух десятков профессиональных московских воров — специалистов по карманным и банным кражам. На ярмарках они использовали все свои умения, а добычу собирали и делили по возвращении в Москву[424].
Есть множество примеров проявления воровской солидарности. Так, пятнадцатилетний «мошенник» Алексей Елахов, пойманный Каином 3 января 1742 года возле острога Сыскного приказа, показал, что пришел туда, несмотря на большой риск быть арестованным (что и произошло), «для свидания с содержащимся в том остроге колодником школьником Леонтьем Юдиным» [425].
Солидарность и сплоченность московских преступников, видимо, превращали их во внушительную силу, нагонявшую страх на московских жителей. Как мы помним, торговец Тимофей Никитин рассказывал, что Иван Каин в бытность его вором всегда «ходил с великим собранием, и опасался он, Тимофей, чтоб ево не убили»[426].
Восьмого января 1742 года в Сыскной приказ обратился «Нашебурского пехотного полку капитан» Афанасий Полозов, заявивший, что 27 декабря предшествующего года «по полудни в первом часу» (накануне первой операции по аресту «товарищей» Каина, укрывавшихся в притонах Зарядья) на солдата его команды Алексея Шемякина, который вез с мельницы на подводе муку, у Москворецких ворот совершили нападение шестеро «воровских людей», которые его «били и увечили смертным боем, и при том показанную муку в мешках отбили и унесли». Солдат закричал «караул», и подоспевшие на помощь люди помогли ему задержать одного из нападавших, который в тот же день предстал перед капитаном. Допросив преступника, Полозов приказал четверым солдатам его команды отвести его в Московскую полицмейстерскую канцелярию. Их маршрут пролегал через те же Москворецкие ворота. Спустя некоторое время они явились к начальству побитыми, в изодранных мундирах, без боевого оружия и рассказали:«… как де они показанного вора вели в полицию, и будут прошед Москворецкие вороты в Зорядье, близ кружала, и в то время напали ж на них незнаемо какие воровские люди человек с тритцать и того помянутого вора у них отбили, а их, салдат, при том били смертельно и грабили, и строевой мундир на них подрали, да взяли грабежем две шпаги». Эти шпаги (в «доезде» Петра Донского они названы палашами. —
Известно, что при совершении преступлений московские «мошенники» объединялись в группы, организованные таким образом, чтобы можно было наиболее эффективно и безопасно осуществлять кражи. Некоторые члены этих групп выполняли вспомогательные функции («стесняли народ», принимали краденое, обеспечивали безопасность), другие же «мошенники» занимались организацией преступлений и дележом добычи (об этом подробнее речь пойдет ниже).
Воровские «пристани»
Иван Каин 26 января 1742 года заявил в Сыскном приказе: «…знает он воров, и мошенников, и подозрительных людей, и зернщиков, которые в Москве в разных местах живут: в ямах земляных, и в печурах, и в кочках, и под мостами, и на кабаках, и в протчих местах, а собираются ночным временем», — и просил, «чтоб для сыску оных дать ему драгун полную команду»[428] .
В этой своего рода «заявке» на будущую сыскную деятельность вор-отступник назвал основные места скопления «подозрительных» людей в Москве.
Правда, далеко не все преступники обитали «в ямах земляных, и в печурах, и в кочках, и под мостами, и на кабаках». Многие воры из числа «фабричных» жили при мануфактурах, на которых они работали. Например, сорокалетний солдатский сын Кузьма Григорьев сын Легас 29 декабря 1741 года показал, что «тому ныне лет с тридцать он, Легас, записался на Большую суконную фабрику в ученики» и с тех пор «живет и работает он на той фабрике и по ныне». 29-летний сын посадского Данила Артемьев сын Беляцкий, названный среди московских воров в реестре Каина, в декабре 1743 года также рассказал, что он 20 лет назад записался в ученики на Большой суконный двор, на котором «по сей привод» и обитал — «жил на оной фабрике при работе». Еще один «мошенник» из списка Каина, 21-летний Петр Михайлов сын Губан, родился в семье «фабричного» Большого суконного двора, вырос на этой мануфактуре, а повзрослев, записался на «Журавлевую фабрику», «работал и живет на той фабрике» [429]. Таким образом, московские мануфактуры, в первую очередь расположенный возле Каменного моста напротив Кремля Большой суконный двор, были местами совместного проживания многих воров.
Еще одним таким местом была Московская гарнизонная школа у Варварских ворот, в которой многие солдатские дети не только обучались, но и жили. Например, пятнадцатилетний «мошенник», солдатский сирота Алексей Иванов сын Елахов в конце 1741 года на допросе показал, что «тому ныне девятой год он, Алексей, записан в гарнизонную школу и жительство он имеет во оной школе и по ныне»[430].
Но всё же значительное число профессиональных преступников Москвы во времена Ваньки Каина постоянного места жительства никогда не имело. Для них были характерны частая смена мест ночевок и в целом бродячий образ жизни. Где же укрывались московские «мошенники»?
Прежде чем ответить на этот вопрос, попытаемся представить себе облик тогдашней Москвы. Выдающийся историк И. Е. Забелин писал о Первопрестольной в первые десятилетия XVIII века: «Это был город по преимуществу „деревенский“, город, в котором не только самая большая часть домов, но даже и многие мостовые были еще деревянные. Улицы были неправильны, где слишком широкие, так что походили
