страницами, скрепленными степлером. — Мифы о кровососущих демонах возникали на всех континентах. У нас есть свой собственный — чупакабра.
— Мне всегда нравилась чупакабра. Я хочу сказать — почему бы не любить летающую обезьяну, которая убивает коз?
— Милагро, соберись, — одернула меня Мерседес. — Ясно, что вампирские истории возникли из-за невежества. Но, видимо, где-то в Старом Свете пути твоих друзей-мутантов пересеклись с мифологией, и в итоге мы получили всю эту историю Брэма Стокера о графе Дракула.
— Я никогда не читала Стокера, зато смотрела «Блакулу»' [94] на кинофестивале.
— Ты безнадежна. Прочитай книгу. Она отпадная.
Пока Мерседес заваривала яванский кофе, я стала просматривать газеты и обнаружила фотографию Себастьяна.
Взглянув на нее, Мерседес подтвердила:
— Это тот самый парень из КАКА, который искал тебя в клубе. До КАКА существовало другое тайное общество. Думаю, это и есть связующее звено между семьей Беккетт-Уизерспунов и твоими вампирами, существовавшее еще в Старом Свете. КАКА — новейший политический инструмент этой группировки.
Я стала читать вслух:
— «Давно ведутся разговоры о том, что основатели КАКА являются членами тайного общества, восходящего к секретному объединению «Чаша крови», которое существовало еще в девятом веке. Этот альянс кланов язычников и христиан не придавал значения расколу между православной и римской католической церквями».
— Возможно, это и есть тот союз, о котором тебе рассказывала вампирская врачиха.
«'Чаша крови' распалась в начале восемнадцатого столетия, — продолжала читать я, — в то время, когда австрийские Габсбурги оккупировали территорию Сербии, и возродилась вновь в Соединенных Штатах. Несмотря на то что реформированная «Чаша крови» отвергла большинство языческих обрядов, ее члены по-прежнему проводили церемонию посвящения… — тут я запнулась, — …в канун Дня святого Георгия, который отмечается двадцать второго апреля по юлианскому календарю».
— Что такое? — осведомилась Мерседес.
— Ничего, — ответила я. Мой роман с Себастьяном, продолжавшийся всего одну ночь, состоялся 21 апреля. Я продолжила чтение: — «Члены общества похищали новичка и подвергали ужасным физическим и психологическим испытаниям. Если вновь посвященный оказывался в состоянии их пройти, он собственной кровью подписывал клятву в верности организации».
— Вот сборище придурков, — возмутилась Мерседес. — Откопав какой-то старый обряд, они стали применять его в клубе для богатеньких буратинок, а потом начали преследовать твоих кровососущих приятелей.
— «Кровососущие» — не совсем правильное определение, Мерседес. Это только частичная их характеристика. Я хочу сказать, это так же унизительно, как, например, назвать меня пожирательницей тортильи.
— Но ты ведь и есть пожирательница тортильи.
— Да, но не только. Если вернуться к разговору о Себастьяне — как ты думаешь, что я должна делать?
Мы решили, что я останусь у Мерседес, пока вампиры и КАКА не выяснят свои отношения. Моя подруга посоветовала позвонить вампирам и сообщить, что у меня все хорошо.
— Они наверняка хотели бы, чтобы я сдохла, а не оставалась на этом свете несмертной или какой- нибудь там еще, — заметила я.
— Из твоего рассказа следует, что они относятся к тебе хорошо, — возразила Мерседес.
— Может, когда-то и относились. Пока я все не испортила.
Мерседес раздраженно фыркнула, поэтому я быстро поправилась:
— Хорошо, я позвоню им. Но не сейчас. Мне нужно еще немного времени.
Главным моим занятием в течение нескольких последующих дней было приготовление обедов для нас с Мерседес. Я готовила те блюда, которым меня научила Эдна, но по вкусу они оказывались совсем не такими. К моей большой радости, крови мне больше не хотелось.
Решив проверить свою светочувствительность, я на несколько минут вышла на лестницу черного хода. Мой загар усилился, но на улице мне не понравилось из-за раздражающих резких шумов и запахов города.
Когда Мерседес была дома, она проводила большую часть времени в своей комнате у компьютера. Я спросила, чем она занимается, и получила ответ:
— В основном шпионю за КАКА. Знание — сила.
Я поставила пишущую машинку на кухонный стол и попыталась что-нибудь написать. Мне не нравилось оптимистичное настроение романа. Я решила начать с начала. Теперь повествование носило мрачный и унылый характер. Мои зомби испытывали непонятную тоску по хорошей жизни, однако не могли преодолеть бесполезность своего существования. Получалась история в духе Джеймса' [95].
В коктейльное время Мерседес не было дома, поэтому я наливала вино только себе и выпивала его, глядя в окно. Меня одолело чувство, которого я раньше не испытывала. Я долго не могла понять, что это, но потом до меня дошло: тоска по дому.
Ночное небо носило серый, непонятно-красноватый оттенок, а по краям было пюсовым. Тысячи и тысячи городских огней и плотная завеса тумана делали звезды невидимыми. Я спала на диване с включенным телевизором, чтобы отвлекаться от своих мыслей и соблазнительных видений, в которых участвовал Освальд. Страсть по отношению к нему — одна из составляющих моего морального разложения.
Я чувствовала себя несчастной. И заслужила это ощущение.
Остаться у Мерседес навсегда я не могла, а потому решила попросить помощи у Нэнси. Мы не разговаривали с ней с той самой вечеринки, но сама позвонить я не решалась. Я ждала утра среды: в это время Нэнси еженедельно делала маникюр и педикюр во вьетнамском салоне на другом конце города.
Отмачивая ноги в горячей воде, я была в ужасе от того, что вибрация массажного кресла доставляет мне удовольствие. И тут в салон ворвалась Нэнси. На ней были дорогие лиловые босоножки, джинсы, обтягивающая футболка с надписью «ПУ» и кожаный пиджак; на носу у нее красовались такие огромные солнцезащитные очки, словно она ожидала, что сюда с минуты на минуту нагрянет толпа папарацци.
Схватив с витрины бутылочку нежно-розового лака, она принялась снимать свои туфли, и тут я сказала:
— Привет, Нэнсюха два уха!
Она повернулась ко мне. На ее лице возникло радостное выражение, губы сложились в трубочку.
— Мил, а я уже собиралась тебя убить! Где ты была? Я невероятно зла на тебя из-за того, что ты покинула мой девичник так предвиденно.
— Преждевременно, — поправила я.
— Точно. Тебе нравится этот цвет или стоит выбрать что-нибудь более перламутровое?
— Цвет хороший. Но ты ведь знаешь, что я хочу держаться подальше от Себастьяна.
Закатав брючины своих джинсов, Нэнси уселась в кресло, стоявшее рядом с моим. Ее песочного цвета кудряшки были коротко острижены и тщательно уложены. Она повертела головой, демонстрируя прическу.
— Ну как?
— Так хороша, что слов нет.
Нэнси подождала, пока маникюрша выключит воду, которая лилась в ванночку для ног, а потом продолжила:
— Я видела Себастьяна на прошлой неделе на благотворительном балу в пользу то ли детей, то ли животных, то ли больных опасными заболеваниями. Он говорил о тебе много хорошего, говорил, что безумно хочет снова встретиться с тобой и быть твоим другом, но бросил не передавать этого Тесси, потому что та ревнует как сумасшедшая.
